Во все времена Сибирь считалась местом суровым, неизведанным и мало пригодным для жизни. Жить здесь, для человека из-за Урала, было смерти подобно. Ещё в царские времена сюда ссылались бунтари и прочие, не угодные власти люди. Однако переселенцы приспосабливались к сибирскому климату, характеру и обычаем местных людей, на вид угрюмых, немногословных. И сами становились под стать нашей природе – крепкими, стойкими, с широкой душой.

            В истории нашей страны есть события и повороты, которые меняли жизни не отдельным людям, а целым нациям. В село Карасево переселяли людей разных национальностей, многие уезжали, но о них до сих пор помнят старожилы села.

             Вот, как вспоминает об этом Николай Иванович Малютин: « В 1939 году у нас было много переселенцев из Литвы и Латвии. Это были не репрессированные, а спецпереселенцы. Им заранее строили жильё, выдавали пособие, выплачивали подъёмные. Приезжали, в основном, семьями, но были и одиночки. У нас их было человек пятнадцать. Работали, в основном, в сельском хозяйстве, в колхозах «Красный Октябрь» и «Красный Восток». Трудолюбивые, но неразговорчивые люди. Сразу же после войны все уехали из села. 

Зимой 1942 года привезли калмыков. Поначалу их разместили в колхозном клубе. Калмыков было много, больше чем немецких семей. Старики и дети были очень пугливы. Мы, деревенские мальчишки, бегали смотреть на них, как на инопланетян. Русского языка они абсолютно не знали и не понимали. Хлеб наш есть отказывались. На их столе были только пресные лепёшки. В первую военную зиму очень много калмыков умерло, не смогли приспособиться к суровым местам. Летом колхозники помогли им выкопать землянки. Так, на берегу Гальянского озера вырос калмыцкий поселок Кукуй. Работали они в колхозе имени Крупской, ухаживали за скотом. Самый желанный для них труд – на конюшне, потому что лошади - часть их жизни. Ещё, во время войны, в наших колхозах были верблюды. Эти животные были для калмыков частичкой родины, они никому не давали к ним даже приблизиться. Со временем научились нас понимать, но взрослые говорили очень плохо. Дети учились быстрее, их учили мы, местные ребятишки».

            Сразу же после войны калмыки уехали на свои родные места, остались лишь несколько семей Шириновых и Ивановы. Их сыновья уже обзавелись семьями, русские жены не поехали из родного села.

               Великая Отечественная война, как страшный жернов, перемалывала жизнь миллионов людей. Одна из трагедий той страшной войны – депортация поволжских немцев.

             Иван Александрович Вагнер, учитель Карасевской школы, попал в Сибирь не по своей воле. Позже он вспоминал: « В ноябре 1941 года нам было приказано явиться к поссовету. Мама знала, что в руках у нас могут быть только узелки с одеждой и документы. На меня и сестер она надела всё, что было можно. Мы выглядели как капуста. Всех погрузили на машины и повезли на станцию. Забитый людьми перрон ждал поезда. В поданный состав людей быстро погрузили и повезли. На весь товарный вагон – одна печурка. К ней старались посадить детей. Наша семья попала в город Куйбышев. Жили в бараках с другими немецкими семьями. Мама выменивала «лишние» вещи на соль и хлеб. Продала свои серебряные серьги и ложки. В конце декабря нас снова погрузили и повезли дальше – в Якутию. 

            До 1955 года Иван Александрович жил и учился в Якутии. В 1957, после армии, приехал в село Карасево к сестре. Через год женился, а в 1960-м году устроился работать в сельскую школу учителем труда, рисования, черчения и музыки. Очень хорошо играл на баяне. Заочно окончил Омский педагогический институт. Очень много рисовал. Среди работ есть копии картин Репина, Васнецова. Больше всего Иван Александрович любил рисовать окрестности села, его улицы, и, конечно портреты своих домашних. В школе вёл кружки «Юный художник» и «Юный скульптор». Работы его учеников и его картины украшают сельский музей. В декабре 2005 года Ивана Александровича не стало, но остались его картины.

          Первые немецкие семьи в Карасево   привезли осенью 1941 года. Всё для них было здесь чужим: природа, культура, язык, люди. Расквартировали прибывших в «Хлыстах», по самой дальней улице, за речкой Арапихой. Определили на работу в  колхоз «Красный Восток», где на трудодень приходилось: хлеб печёный – 3,3 килограмма, 2,7 килограмма муки, 300 граммов гороха. При этом не всякий мог выработать норму. К примеру, колхозница за один трудодень должна была на уборке навязать 150 снопов, скосить гектар зерновых. Редко в какой семье был крепкий, здоровый мужик. Весь крестьянский труд в колхозе и дома лег на женские плечи и ребятишек. В быту тоже не всё гладко. Жильё – угол, одежёнка лишь та, что на себе смогли привезти. Горько, плохо, голодно, а ещё настороженность местного населения, языковой барьер. Смирились и стали обустраиваться на новом месте. Детьми, вместе с родителями, приехали в Карасево Готлиб Иванович и Ирма Генриховна Амайзеры. В семье пятеро детей: два сына и три дочери, Сейчас у всех уже дети, есть внуки и правнуки. Своё появление в Черепановском районе Готлиб Иванович вспоминает с горестью:

             «Я родился в селе Белополье (Лиленфельд), что в Саратовской области. В 1940 году наша семья уехала в Казахстан. Там я учился в русской школе, поэтому мог разговаривать на русском и даже казахском языках. Не приняла маму казахстанская природа, как принято говорить – не климат. Поэтому, в августе 1941 года вернулись домой. Через месяц в селе появились солдаты. Нас согнали к сельсовету, забрали документы, погрузили на подводы и отправили на станцию. В октябре, родителей, старшую сестру Паулину, меня и пятилетнего брата Ивана, привезли в село Карасево. Немецкие семьи расквартировали по избам колхозников «Красного востока» На следующий день все взрослые уже работали. Детям от колхоза ежедневно выдавали по 300 граммов горячего хлеба и литр молока. Оголодавшим в дороге, нам это было за счастье. Часто снилось, как нас увозили из родного дома, по улице бежали поросята, шла скотина, их загоняли совершенно чужие люди. Сразу после уборки родителей и старшую сестру забрали в трудармию, а я и Иван остались в селе. Председатель сельсовета Фроловский хотел определить нас в детский дом, который был в соседнем селе Шурыгино. Не взяли, немцев брать было не велено. И мы с Ваней, чтоб не умереть с голоду, пошли просить милостыню. Люди подавали, оставляли на ночлег. Так мы прошли Сузунский, Ордынский районы, дошли до Чимгыза. Потом вернулись, и в деревне Бурдишка, доярка тётя Шура Ледовских оставила нас у себя. Весной 1943 года вернулась из шахты мама. Она искала нас, всех расспрашивала. Почтальон рассказал ей, что в Бурдишке у Ледовчихи живут два «немчурёнка», один рябой. «Это мои!» - заплакала мама. Вот полез я на поветь надёргать соломы скотине и вижу силуэт, спускающийся с горы. В нём я без труда узнал маму. Бросив всё, побежал навстречу. Обнявшись, плакали боясь отпустить друг друга. Вернулись в Карасево, по месту приписки. Меня, которому только исполнилось 11 лет, взяли на работу в колхоз. Вместе с деревенским мальчишкой Лёней Бахаревым на быках боронили пашню. Потом стал трудиться в промартели. Сапожничал, валенки катал. В 1944 вернулся отец, а через год и сестра Паулина. В сапожной мастерской я подогнал привезённые сестрой шахтёрские калоши по отцовской ноге. Как – то раз, отец, на вопрос «Где взял такую обувь» не подумав, ответил: «Спасибо Сталину грузину, что обул нас всех в резину». Тут же донесли, куда следует… Дали 10 лет без права переписки. Только в 1998году мы узнали, что он умер в 1948 году в новосибирской тюрьме».

              Лидия Андреевна Шлея тоже маленькой девочкой, вместе с мамой, братом Гришей и сестрой Майей попала в Сибирь.

               «Мама была мастерицей. Она очень красиво вязала крючком и вышивала. Свои работы меняла на продукты у местных женщин. Когда уже нечего стало продать или выменять, мама сшила нам с Гришей по сумке, и мы пошли просить милостыню. Подросла, стала работать. Нанималась в няньки, белила избы. Старалась помочь семье».

-«А почему не уехали?» спросила я .

- «Да некуда было ехать. Там никого и ничего не осталось. А здесь, к тому времени, был свой домик, семья брата Гриши, могилка мамы. Куда ехать?».

                Действительно, из наших немцев, после войны, уехали многие, только в Казахстан, в Краснодарский край, а не в Саратовскую область. В 90-х годах пошла вторая волна переселения немцев. Теперь уже немецкие семьи ехали на этническую родину – в Германию. Сегодня в селе живут те, кто не смог оторваться от построенного домишки, от карасевских полей и речушки, от соседей, что стали почти родными. От Сибири, что стала второй родиной. А с родиной не расстаются. Они живут среди нас, здесь живут и работают их дети, бегают в школу и делают первые шаги правнуки. Нет в душе обиды, лишь тихая грусть и сожаление, что так произошло.