- Родилась я в 1920 году в деревне Луговой. В семье было 12 детей, я пятая. Жили бедно. Деньги, вырученные от продажи рыбы, лесных ягод и кедровых орехов, семья тратила на приобретение необходимых для подворья сенокосилок, молотилок и жалеек. Не оставалось ни на еду, ни на одежду – мы из-за этого часто плакали.

      В 30-е годы семью раскулачили. Забрали всё до шерстинки, до перинки, оставив даже нас, детей, раздетыми. Но мы рады были тому, что не сослали дальше на север. 

Забрать-то у нас забрали, а ума не дали... Мы видели потом, как повсюду по кустам были разбросаны наши сенокосилки и жалейки, доставшиеся нам потом и кровью. Смотреть на это было больно...

        В 17 лет я вышла замуж за хорошего деревенского парня, Удальцова Алексея Степановича. Самое бы время пожить в счастье, да через полгода забрали его в армию, а оттуда – на фронт. Так и не вернулся. О его смерти я узнала только в 2004 году: погиб он 11 сентября 1941 года под Москвой.

      После войны жизнь никак не складывалась. Родившийся ребёнок умер в семь месяцев от «младенчика». Так и прожила всю жизнь одна. И вся жизнь в работе: круглый год с утра до вечера, не покладая рук. Мужиков после войны в деревне почти не осталось. Вся работа – на женщинах. А что я! Мужика нет – заступу нет. Детей нет – отгородиться нечем. Гоняли меня каждый день без отдыха, а благодарности никакой: похвалят раз в год на собрании по поводу годовщины революции, вот и всё...

      Весной пахали, боронили на быках, сеяли вручную. Работали по ночам: один с фонарём светит, а другой рядом разбрасывает семена. Не скажу, за плугом не ходила, а быка водила. Бывало, он ляжет и не встаёт, пока не належится. Стоишь и ждёшь, то бьёшь, то плачешь.

      Летние работы начинались с закладки силоса, а силос – осока да бурьян. Затем – заготовка сена. Я больше на стогу стояла. За лето трое штанов изнашивала. Если под стогом стояла – большой пласт брала, чтобы не хуже мужиков, чтобы трудодень поставили.

     Осенью жала, большей частью серпом. Снопы вязали и ставили в суслоны, потом на пароконке (тележка такая, по бокам жерди набиты) возили на ток, делали кладь, потом молотили, а было всего три молотилки. Семя веяли и сдавали государству. Соломку льна мяли, чесали – обеспечивали себя работой на всю зиму.

       Зимой полегче, на морозе меньше работали, но всё равно работы было невпроворот. По вечерам пряли лён, ткали на кроснах, получался холст. Из него шили мужикам чембары, детям – рубашки, и себе – что останется. 

Зимой возили с полей солому. Приходилось мёрзнуть – одёжки-то нормальной не было.

      ...Конечно, были и счастливые моменты в жизни: помню, придумали «грабельки», кузовок к литовке, чтобы сразу был сноп, за это два трудодня ставили.

      Один год соседний Насоновский колхоз с уборкой не справился. Я одна с мужиками на подмогу поехала: кроме трудодней прогрессивку платили (килограмм овса за день). И на покосах поощряли – 50 соток выкосишь – полкилограмма печёного хлеба дадут, 140 – килограмм. Я по 75 выкашивала.

       Плохо жили из-за налогов. Каждый год надо было сдать 12 кг сливочного масла, 36 кг мяса, 100 яиц, 4 кг брынзы, 1,5 шкуры с овцы. Конечно, с одной овцы столько не возьмёшь – плати чем-нибудь другим, лучше деньгами.

      Разрешалось иметь на подворье одну корову, земельный участок в 15 соток. Если при ревизии, которая проводилась 2-3 раза в год, обнаруживалось больше, посаженное вырывалось с корнем. Свиней и птицу не держали: их нечем было кормить. Агенты ходили по дворам, забирали все деньги, не оставляли даже на спички. Чтобы платить агентам, всю собранную в лесу ягоду и пойманную рыбу на тележках увозили продавать на базар в Болотное. Делали по пять ходок за лето. Туда боле 40 вёрст да оттуда. Ох, как намаешься!..

Заставляли подписывать заём: ты государству деньги, оно тебе – облигацию, документ, где записана отданная тобой сумма. Может быть, когда-нибудь будет выигрыш. Так мы помогали государству в войну и после неё. 

Страшно вспомнить, как жили. Разве всё расскажешь...

      Замуж выйти было не за кого, так и прожила одна. Переехала в Кругликово и продолжала работать. Пять лет – дояркой, а вышла на пенсию – огородницей.

     Сейчас на государство обижаться грех: держи скотину, картошки сади сколько хочешь. Пенсию домой приносят – хорошие деньги, ни за что платят. Воду домой провели. Нарадоваться не могу. Племянники не бросают. Жить бы да жить, да сильно руки болят...