… А чуть правее,

На обозренье людям отданы,

На стенде отчуждённо, не ржавея,

Мерцают одиноко кандалы.

Минуту, две — мы смотрим друг на друга,

И, кажется, под взглядом, как в огне.

Они темнеют, скручиваясь туго,

И потянуться силятся ко мне.

Хотят, как встарь, пылить Московским трактом

И, ног моих лодыжки обсосав,

Свалить в кювет — лишь эхо троекратно

Отговорится выстрелу в лесах...

Но то я так вспомнил, к слову. Село у нас тихое было, хотя и промышляли извозом по тракту. 

Шуму стало больше, когда «чугунку» повели: инженеры-строители приехали из самого Петербургу, рабочий люд - свои и пришлые, землю на дорогу возили на телегах. Мосты строили наши плотники - мастеровые ребята, вон какую красоту через реку Лебяжью смастерили, кто помнит, тот знает. 

Инженеры молодые, к бабам ласковые, и хоть наши их приструнили, но не всех уследили: потом «инженерные» детки пошли! 

А как дальше ушли строители, всё опять стихло, да ненадолго...

Царь-батюшка, молодой Микола Романов в 1896 году короновался и на радостях амнистию устроил. Амнистия, дружок ты мой, это когда лиходея до сроку на волю отпускают. И поехала братия кандальная, по нонешнему – «братва», с самого Сахалину по всему Сибирскому пути в Расею. 

С тех самых пор научился народ замки железные на двери вешать, а то, бывало, попросту палкой подпёр двери, чтобы в дом скотина не вошла, и пошёл себе по делам-заботам. 

Только пережили эту амнистию: кого усмирили, кого прибили, кого обратно в каторгу отправили, - тут вторая амнистия грянула, теперь по случаю рождения царского сынка, Алёши, а через год, в 1905-м, и третья ударила, вместе с Манифестом, который даровал свободу собираться промеж себя в союзы и верить иль не верить разрешалось, хоть в бога, хоть в чёрта. Потёк с Сахалину уже политический алимент, не то чтобы уголовники, но народ дошлый и вороватый, и много смуты навёл посреди людей. А с ними освободили и тех, кто из православия в другу веру переметнулся, тех тоже отпустили, много таких было, воровать и бандитствовать они в каторге научились. И опять захлестнул нашу Болотную разбой-грабёж, да ещё и насилие...

Почему така напасть на Болотное? А потому, что тут паровоз меняли да поезд осматривали и к дальней дороге готовили - несколько часов на то дело нада, вот бандюги здесь и тешились: кто простака прохожего обжулит либо сопрёт чево - и обратно в поезд! Ну и не все уезжали, бывали такие, кто отстал, а потом и вовсе остался. 

Где железнодорожный узел, там и беда, вот смотри: в Тайге – грабёж-резня, в Болотной грабёж-резня, тож и в Новониколаевске – все станции узловые-главные. С одной стороны, это хорошо, что железка есть – это работа и пропитание, и плохо, потому как кого она завтра привезёт, никто не знат...

 В 1913-м опять у Миколы праздник – 300 лет династии Романовых - и опять, прости её, амнистия! Так и зашлаковали нашу Болотную сахалинскими лиходеями! Шутка ли, четыре амнистии за шестнадцать годков!

А потом революция и гражданская война, адмирал Колчак лютует, власти никакой, тут бандюкам совсем раздолье. 

Но пришла Советска власть, утвердилась, подобрала всех и опять в одну кошёлку – да на Сахалин! Правда, к тем годам уже новые места появились – Новокузнецк, Чита, Воркута, Магадан – строили там или добывали чего, не знаю, меня это лихо миновало. 

Всем в те годы полегчало, но норов-то остался, жены и дети бандюков-то на свободе – все в Болотной! А куды им, не в каторгу же за мужем с дитями малыми? Вот ты про Соньку золотую ручку слыхал? Во, а у нас своя была! Говорят, мужиками верховодила, и звали её то ли Мать честнАя, толи Дуська-ряжена. А, можа, и та и другая была, кто помнит... 

Всё, вспомнил! Манька-кочерга – вот как её звали! Так что они, бабы, с виду только бабы, а в душе не лучше мужика будут.