Александра была старшим ребенком в семье. Кроме неё ещё было четверо детей, но двое умерли  в младенческом возрасте. Остались две сестрички: она - Саня и Маня. Маня родилась в августе 1931 года.   

Семья жила на хуторе, носившем название Пацюкивка. Отец – Зеленский Василий Никитович, 1907 г. р., и мама - Зеленская Марфа Мефодьевна,1904 г.р. На хуторе жили  бабушка Одарка и дедушка Никита –  родители Василия Никитовича.  Также на хуторе жили семьи сынов Никиты:  Ореста, Терентия и Пантелеймона и сестёр. 

С дедушкой у Сани связано мало воспоминаний. Помнит, что у него была большая шишка на лбу. Все ребятишки спрашивали у него, откуда эта шишка? Дед шутил, что его баба кочергой стукнула, вот шишка и выросла.  Ещё Александра помнит, что зимы были холодные и длинные. Дети в основном сидели по домам на печи, так как тёплая обувь и одежда была одна на всех детей. Вот и ходили во двор по очереди. Все спрашивали дедушку, когда уже станет тепло, придёт весна. А дедушка отвечал, что вот придёт Евдокия (14 марта), принесёт тепло. Наступал  Евдокиин  день, а тепла всё нет. Дети опять к деду с вопросами. А он говорит: что с неё возьмёшь, она же баба, пообещала и забыла! Вот придёт день «Сорок святых» (22 марта) и будет тепло. Наступает и этот день, а тепла опять нет.  Дети снова к деду. Он отвечает, что их 40 человек, вот и тянут каждый на себя, наверное перетянули те, кто зиму любит, вот придёт Алексей (30 марта), он-то не должен обмануть, принесёт тепло. Он же «Божий Человек». И действительно, наступало тепло. 

Вот такие у неё воспоминания о дедушке.              
 Их семейство хозяйствовало единолично, в колхоз не вступали.  Взрослые с раннего утра до поздней ночи были в поле, а дети дома управлялись по хозяйству.  Держали и кур, и уток, и гусей, и индюков. Были и поросята и корова. Дети помогали взрослым. Помнится, был такой злой петух, что не нужна была никакая собака. Петух уводил куриц далеко от подворья к лесу, но как-то чувствовал,  что к дому приближается кто-то чужой. Он сразу созывал всех куриц и торопился домой. Успевал опередить незнакомца и встречал его у ворот. Сразу залетал на голову, начиная бить крыльями, ногами, долбить клювом, царапать шею и лицо, выщипывать волосы на голове.

В конце тридцатых годов было принято решение о ликвидации хуторов. Это был болезненный вопрос. Люди веками жили на этих хуторах. Там покоились умершие родственники, годами обрабатывалась и облагораживалась земля, были обжитые подворья. Поэтому хозяева не торопились покидать родные подворья. Авось обойдётся. Не обошлось. Весной 1939 года рано утром на подворье появились незнакомые люди с топорами, баграми, лопатами. Двое сразу полезли на соломенную крышу хаты и стали срывать кровлю и всё рушить и ломать. Дети ещё спали. Взрослые повыскакивали на улицу, женщины и дети подняли невыносимый плач, переходящий в рёв. Но делать было нечего. Со слезами стали одеваться, выносить на улицу пожитки, выводить скотину из сараев. Мужчины  стали запрягать лошадей, грузить вещи на подводы, усаживать малых детей, чтобы ехать  к новому месту жительства.

На окраине села Ливенское  для переселенцев была выделена целая улица. На пустом месте под открытым небом сгрузили пожитки, привязали лошадей, коров и приступили к строительству временного, а потом и постоянного жилья. К осени из саманных кирпичей построили новую хату: в середине широкие сени с лазом на чердак, с правой стороны большая комната с массивной глинобитной печью и глиняным полом. С левой стороны комната поменьше, так называемая «хатына», что-то типа кладовой.  

К осени «выросла» целая улица новеньких белоснежных хат под соломенными крышами и люди стали жить дальше. Улица проходила у подножия небольшой горы, за хатами в гору «подымались» небольшие садочки, что каждый хозяин посадил у своего жилья. Напротив, через дорогу, был большой огород, где выращивали и овощи, и кукурузу на корм скотине, и зерно для изготовления муки. Подворья отделялись друг от друга кустами сирени. 

С годами плодовые саженцы вытянулись и стали плодоносить. 

Во дворе росла груша. Плоды были очень сладкие и  сочные.   Рядом росло высокое дерево фиолетовой шелковицы, много кустов вишни, сливы, яблони.
  

Родители девочек работали в колхозе. Отец стал бригадиром огородной бригады, мать работала под его началом. Сёстры ходили в школу. 

Маня пошла в школу с шести лет. Она была маленькая и отец часто на руках относил её до школы. 

Перед самой войной у них родилась сестричка Таня. 

Всё изменилось, когда началась война с фашистами. Василия Никитовича ещё раньше призвали на финскую войну. После демобилизации он опять вернулся на свою работу. 22 июня 1941 года родители рано утром ушли на работу, дети оставались дома. Вскоре прибежала мама и со слезами на глазах сказала, что началась война с немцами. Василия Никитовича и ещё шестерых односельчан призвали на фронт в первый день войны и в этот же день на подводе увезли. В колхозе остались только женщины и дети. Все работали на полях. 

Но немец наступал стремительно и вскоре они оказались в оккупации. Немецкая армия пошла дальше, а в селе стали хозяйничать полицаи. В полиции служил и близкий друг Василия Никитовича – Трофим.     

Новая власть сразу поделила  село на «десятидворки», выделила каждой быка, инвентарь и довела задание на всё, что надо было вырастить и сдать «Великой Германии». Работали так же, как и в колхозе, но только теперь для «Великой Германии». И так около трех лет.  

Василия Никитовича под Смоленском ранило в руку и он попал в госпиталь. Госпиталь не успели эвакуировать и предложили ходячим раненым самим пробиваться к фронту. Василий Никитович переоделся в гражданскую одежду, взял на плечо вилы и грабли и направился в сторону дома. Ему повезло, его никто не остановил и он благополучно добрался до дома. Пришёл домой ночью, постучал в окно, вышла жена. Увидел его и сосед Трофим, который был полицаем, и предложил пойти служить в полицию. Но Василий ответил, что он «катам» служить не будет, и той же ночью ушёл в ближайший партизанский отряд.   

Местное население помогало партизанам. Многие подростки, которых не угнали в Германию, носили партизанам продукты. В селе оставались только подростки моложе 1927 года рождения. Сане тоже приходилось носить продукты  в партизанский отряд. Мама соберёт в лукошко продукты, скажет, чтобы оделась в белое платье и красный платок, и отправит с лукошком в сторону леса. Накажет, если полицаи остановят, сказать, что мама послала в соседнее село к родственникам. А там её уже поджидали, быстро забирали продукты, а лукошко наполняли грибами или ягодами и отправляли назад.  

Саня  вспоминает, что её ни разу никто не остановил.      

Когда Красная Армия погнала врага назад, опять были бомбёжки. Было такое, что перед этим к ним в хату забежал немецкий солдат и предупредил: бегите в поле, здесь, мол, «бах,бах». Многие прятались в погребах, вырытых на огородах. Бомбёжка была страшная, снаряды летели с обеих сторон. В самой Ливенской сгорело много домов, но их край, к счастью, не задело.

Вместе с фронтом ушёл и отец. Стали жить и работать без немцев.

Сестра Мария вернулась учиться в школу, а Саня так и осталась работать в колхозе. Ей было уже 15 лет. Молодость брала своё. Работали  и в огороде и в поле, жали жито серпом, делали снопы. Жали до самой темноты. Ночью, кода взойдёт луна и станет светлее, снопы свозили на ток, где после просушки их обмолачивали. 

Приходилось работать и на кирпичном заводе. Нужен был кирпич для восстановления разрушенных домов. Лопатами копали глину, возили на тележках на территорию завода. Там ногами месили глину и формовали кирпичи, которые потом обжигали в печи.  

Позднее председатель колхоза решил организовать пошивочную и сапожную мастерские, потому что за время оккупации люди пообносились, а купить вещи было негде и не на что. Вот и решили перешивать старые одёжки, шить новое.   Набрали группу молодых девчат из тех семей, где были швейные машинки. Заведующей поставили женщину поопытней. Так Саня попала в эту группу вместе с маминой швейной машинкой. Там она проработала несколько лет.

Весной 1949 года они с подружкой уехали в г. Днепропетровск, где  устроились на работу  на швейную фабрику. Жили на квартире у бабушки. В послевоенном Днепропетровске было много развалин, которые разбирали немецкие и румынские военнопленные, за которыми присматривали солдаты местного гарнизона. Вечерами с работы было страшно ходить. Они познакомились с местным милиционером Николаевым Алексеем Васильевичем, который по вечерам провожал их до дома. Дружба переросла в любовь. Подошло время бывшему фронтовику демобилизоваться, и он уговорил Шуру поехать с ним на родину, в далёкую Сибирь.
    

12 июня 1949 года сыграли скромную свадьбу, сняли комнату у бабушки и стали жить вместе и готовиться в дальнюю дорогу. Осенью 1949 года  на перекладных добрались до матери Алексея, в деревню Кордон Северного района. Шли пешком от железнодорожной станции Барабинск. С собой была только небольшая сумка с продуктами и сменой белья, а «багаж» (ножная швейная машинка марки «Зингер», перина, одеяло и две подушки), пришёл позже, в контейнере. Добирались целую неделю, шли от деревни до следующей деревни с ночёвками (раньше путников пускали переночевать – и накормят, и обогреют, и спать уложат). Рано утром поднимались и шли дальше. 

Шли они по Екатерининскому тракту – через деревни Ново-Троицк, Алёшинка, Лосинка, и подошли к Кордону. Алексей всё опасался, что Шуре не понравится на его родине, а ей понравилось всё. Пришли домой как раз перед праздником - 6 ноября. Мама Анна Фирафонтьевна и две сестры, Анна и Мария, встретили невестку приветливо. Как вспоминает Александра Васильевна, в это время соседи встречали сына, Ерохина Алексея, который пришёл в отпуск из армии, и они сразу же попали на праздник. Было весело – солдат играл на гармошке, пел весёлые песни и плясал, выделывая всякие замысловатые «коленца». Сразу же познакомились со всеми жителями деревни (в деревне было девять дворов). 

Стали жить все вместе с мамой и сёстрами Алексея. Шура училась привыкать на новом месте. Её поразило обилие дров. Ведь на родине с топливом было неважно. Топили печи соломой или кизяком. А здесь – дрова!..  

Она вспоминает, как вместе с золовкой Анной, взяв большие покрывала, пошли на берег реки, где росло много черёмуховых кустов, постелили покрывала под кустами и начали трясти. Были уже заморозки, листья облетели, а ягоды держались на ветвях и было их много. Так они натрясли два ведра ягод черёмухи, принесли домой, высушили её и потом перемололи на жерновах в муку, которую добавляли в пирожки.     

Алексей работал участковым милиционером. Участок был большой: несколько деревень в округе около 50 км.  

7 августа 1950 года у пары родилась дочь Света, а 9 августа сестра Алексея Мария родила дочь Люду. Так они и росли вместе, как двойняшки. Бабушка Анна Фирафонтьевна присматривала за маленькими, взрослые работали в колхозе. Алексей срубил просторную избу и поставил её на возвышенности.  Поставил подальше от берега реки, чтобы вода в паводок не затопляла огород. Анна Фирафонтьевна перешла жить к ним. Иногда она "отпрашивалась" и уезжала на недельку погостить к родственникам в соседнее село Лосинка.  

Алексей почти не бывал дома - всё в разъездах по участку. Шура часто просила его оставить эту работу, но его не отпускали. И вот весной 1952 года она решила уехать на Украину, к родителям.  Возможно, тогда Алексея  отпустят с работы. Александра взяла маленькую дочь, кое-какие вещи и конечно же свою швейную машинку, которую сдала в багаж, и с «урманщиками», которые возвращались домой с лесозаготовок, на санях уехала до железнодорожной станции Чаны. Там на поезде поехала на Украину. Конечно, намучилась, пока добралась до дома. Односельчане встретили с усмешками, но когда через неделю к ней приехал её Алексей, все успокоились. «Багаж» пришёл только через месяц.
   

Купили за 300 рублей небольшую хату в с. Ливенском и стали жить на новом месте. 13 октября 1952 года родился сын Володя. И примерно в то же время пришло письмо из Сибири: сестра Мария написала о том, что мама заболела и скоропостижно умерла. Телеграмму не дали – знали, что они не смогут приехать на похороны.  Ехать надо было на поезде около трёх суток, да от Барабинска добираться... Погоревали, поплакали, но надо жить дальше. 

Алексей работал плотником, строил дома, всякие постройки в колхозах. Шура сидела дома с детьми. Муж очень любил детей, всегда возился с ними, когда был свободен, пел песенки, укачивал маленького Володю в люльке. Даже бросил курить, чтобы дым не мешал детям. Как вспоминает Шура, однажды уложил Володю спать, слез с печи и сказал: «Всё, больше не буду курить никогда», смял пачку с папиросами и выбросил в печку. Так и вышло, до самой смерти он не выкурил больше ни одной сигареты, хотя с десяти лет «приворовывали» у отца табак и покуривали, не говоря уже о фронте. Вот какая у него была сила воли!..  

Через два года они опять засобирались в дорогу. На этот раз поехали в Казахстан, г. Джамбул. Там жил двоюродный брат – Иванов Фёдор, который постоянно звал Алексея переехать к ним на жительство. Вот и рискнули. Купили маленький  домик за 300 рублей. Алексей устроился работать плотником. Строили дома, кошары в соседних сёлах. Александра была дома с детьми.  Маленький Володя часто болел, и постоянно она с ним лежала в больнице.  Наверное, ему там не подошел климат. Да и Шуре там не особенно нравилось – жара страшная, воды нет, только рано утром по арыкам пускают её для поливки огородов. Нигде ни кустика, ни лесочка – куда ни глянь, только голая степь. Мужа постоянно не было дома. Уезжал на работу с утра в понедельник и приезжал только на выходной.  

Они приняли решение уехать из Джамбула. Началось освоение целинных и залежных земель и они вместе с отрядами целинников поехали в Сибирь, на родину Алексея Васильевича.  
Выехали весной. В Джамбуле было уже лето, жара, а Барабинск «встретил» сильным снегопадом. Добирались до Северного на попутном тракторе - детей посадили в кабину, а сами с другими попутчиками – в кузове тележки. Как-то добрались до Степинки, где жили сёстры Алексея, которые после смерти матери переехали на жительство в эту соседнюю деревню.
 
Через год, весной 1955-го вернулись в Кордон и, как оказалось, навсегда. Здесь родился сын Коля.  Алексей работал в Лячинском леспромхозе: заготавливали лес и строили из него дома.
  

17 сентября 1959 года родились двойняшки: Надя и Люба. 

Посёлок был маленький, всего в одиннадцать дворов, и эти двойняшки были украшением всей деревни. Шура шила им красивые сарафанчики, кофточки, платьишки – одевала как куколок. Маленькие, одинаковые, нарядные, с белыми кудряшками и красивыми бантиками, они были как два цветочка. Их так и называли жители деревни: "наши ромашечки".                              

Пока дети были маленькие, Александра не работала на производстве. Хватало работы по хозяйству. Держали полный двор всякой скотины. Корова с телёнком, овцы, свиньи, всякая птица. Летом отдыхать было некогда: большой огород – сажали много картошки и всяких овощей, чтобы хватило и себе и на корм скоту. Но самое тяжёлое - это заготовка сена. Сено косили вручную. Сколько сена заготовишь для своей скотины, столько же нужно его сдать в колхоз, потому что земля колхозная. 

Только поздней осенью становилось посвободней. И тогда вечерами при свете керосиновой лампы собирались соседки и вышивали цветными нитками «мулине» всякие вещи: наволочки на подушки, подшторники на окна, скатерти, рушники, коврики, блузки... Это было поголовное увлечение и взрослых женщин и девочек. В каждой избе на стенах висели вышитые коврики. На кроватях лежали вышитые покрывала, простыни и подушки в вышитых наволочках.


Когда подросли девочки, Александра Васильевна устроилась на работу в «Меретский» леспромхоз. Приходилось и выносить опилки из-под пилорам, и сортировать доски, и штукатурить стены, и работать кочегаром в котельной.  

Потом Александре Васильевне предложили работать приёмщицей от Северного быткомбината. 

До самого ухода на пенсию она была приёмщицей и обшивала всё население посёлка. Не было, наверное, ни одного человека, который бы не носил вещь, сшитую руками Александры Васильевны. Она умела сшить любую вещь.  

Работала она на дому, ещё успевала и водиться с маленьким внуком Серёжей, так как в деревне не было детского садика, а дочь рано вышла на работу. 

Свою первую пенсию Александра Васильевна полностью отдала в пользу вьетнамских жителей, т.к. в это время США  бомбили Вьетнам. А она-то знает, что такое война, видела своими глазами.  

И теперь, спустя много лет, свои вышивки она не спрятала в сундук. Рушники висят на стенах, скатерти лежат на столах, простыни и покрывала – на кроватях, наволочки – на подушках. Вышитые украинские  кофточки и рубашки периодически появляются в клубе на всяких мероприятиях.  

Сейчас Александре Васильевне исполнилось уже 89 лет. Но она до сих пор не может сидеть без дела: летом «пропадает» на огороде, осенью перерабатывает полученный урожай, зимой часто стряпает пирожки, делает вареники и многое другое. Правда, силы уже не те: частенько ложится отдыхать. Очень болят ноги – ходит с ходунками. И давление скачет. Но она не сдаётся. Часто к ней приходят проведать и родные и соседи.  В дни праздников её поздравляют ученики местной школы и детского сада. И всех она напоит чаем с конфетами, пирожками или блинами, накормит наваристым украинским борщом. 

Александра Васильевна уже давно считает себя сибирячкой. И сейчас она очень переживает, что так неправильно, несправедливо прервались связи с её родной Украиной. Раньше она с семьёй довольно часто ездила «домой», сейчас уже нет здоровья, да и возможностей на эти путешествия. У неё очень болит душа о событиях, которые творятся на родине, ведь там остались  родственники. И она ежедневно просит Господа, чтоб он помог прекратить это ненужное кровопролитие.                                       

Вот такая она, наша мама.