В июне этого года в село Кабинетное пришло письмо из Санкт-Петербурга от Ю. Г. Иванова. Копию этого письма в редакцию «Чулымской газеты» передала директор Кабинетной школы Ирина Витальевна Пернак. Мы решили, что его должны прочитать все жители района, потому что Великая Отечественная война не обошла ни одну семью, на каждой оставив свой суровый отпечаток. 

«Уважаемые мои сибиряки! Мне уже 83 года, я ленинградец, переживший самую страшную зиму блокады города - в 1941-1942 годах. Пишу вам спустя столько лет, потому что именно случай спас от неминуемой смерти мою маму и меня в Сибири. Пора сказать спасибо и низко поклониться людям, спасшим нас.

Я знаю, сколько сил вложили сибирские дивизии под Москвой и в других городах в борьбу с врагом. А здесь частный случай: женщина и маленький ребёнок в беде! Мама и я эвакуировались из всё ещё осаждённого города в августе 1942 года вместе с заводом «Конструктор». На катерах нас переправили через Ладожское озеро на большую землю, а потом в теплушках мы долго ехали до самого Новосибирска. 

Где-то в Новосибирске был построен целый городок из одноэтажных бараков. Каждой семье давали небольшую комнатку. Какое-то время нам выдавали «микояновский паёк», о котором нынешние блокадники и не вспоминают. Не знаю почему, но маму на работу не взяли и даже не предложили переучиваться. И вот наступил такой момент, когда не было ни денег, ни еды и паёк отменили. Мама меня от себя никуда не отпускала, мы всё время были вдвоём. Вынуждены были пойти на барахолку и продать мамино пальто. Его долго никто не покупал. 

Тогда мама сказала мне, девятилетнему мальчишке, что если не продаст пальто, повесится. Всё-таки мы его продали, купили продукты и вернулись в барак. Как дальше сложилось, не знаю, но мама оставила меня на попечение соседей, а сама уехала в город искать работу. Она каким-то образом нашла управление сельского хозяйства. В тот момент там оказался директор совхоза «Кабинетный» (вот что значит судьба!). Узнав, что мама бухгалтер, он предложил ей работу в совхозе. Мама согласилась и попросила, чтобы он устроил и нашу соседку по ленинградской квартире – мы вместе эвакуировались. Он согласился. Вечером подошла машина, нас вместе с вещами погрузили и увезли, а на заводе даже не спохватились, куда исчезли люди. Оказывается, директор договорился со снегоуборочным поездом, куда нас и определили. В кабине было так тепло, что я уснул.

Совхоз, в который нас привезли, находился в 120 км от Новосибирска и 20 км от Чулыма, а железнодорожная станция называлась «Кабинетная». На станции мы пересели в сани-розвальни, и нас повезли в барак – одну большую комнату, где мы прожили всю зиму. У мамы в трудовой было записано «Иванова Елизавета Николаевна принята бухгалтером 10/XII – 1942 г. (приказа нет)».

Весной маме выделили комнатку в небольшом домике недалеко от железнодорожной станции (третий или четвёртый домик от начала посёлка). Домик был поделён на две половины. Одну занимала местная жительница с дочкой Валей (она пошла в первый класс в сентябре 1943 года), а во второй половине жили мы с мамой и женщина Клава из Харькова с дочкой Таней. Жили дружно. В каждой половине дома была плита (наподобие русской) с лежаком. Возле дома был небольшой огород с погребом. На этом наши скитания окончились!

Совхоз оказался большим, хозяйство было хорошо налажено. Были контора, клуб, магазин, школа. Не припомню, чтобы были карточки и, кроме хлеба, продавали ли ещё что-то. А вот хлеб я помню - почему-то он был горький, как будто бы с полынью. Недалеко от нашего домика находились животноводческие фермы. Коровы были на пастбище, и мы с ребятами ходили туда играть. Стадо было большое, а стойла – чистенькие, вымытые, окна открытые. Как-то показали быка-производителя (я и не знал, что это такое) – вид его был грозен, сам здоровенный, в ноздрях кольцо. Говорили, что когда его выводят, два мужика держат быка верёвками. Куда бы я ни пошёл, везде работали женщины. А ещё им надо было кормить и поднимать детей, трудиться на своём огороде. Мне интересно, их потом наградили медалями «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны»?

Мама хорошо работала, и ей выделили участок для посадки картофеля. Она никогда ни с кем не конфликтовала, её уважали, прислушивались к её советам по части бухгалтерии. Маме иногда выписывали наряды, и она отправляла меня с бидончиком на сепараторную. Впервые там я увидел, как в ручном сепараторе из одного «носика» течёт слабенькая струйка сливок, а из другого – обрат.

Я узнал столько нового! Женщины говорили, что сливочки и маслице - солдатам на фронт. Из обрата мама делала творог. Этому её научили соседки, они же помогли посадить огород. Ещё показали, как варить варенец, когда в молоко добавляют сметану и ставят в печь. Получалось необыкновенное питьё. На вспаханном огороде мы сажали картошку. Мама выкапывала лунку, я туда бросал чуть-чуть навоза, картофелину и закапывали. Такой вкусной картошки я больше нигде не ел. При варке у неё аж шкурка растрескивалась. Мама делала из неё драники, крахмал.

В 1943 году я пошёл в третий класс. Вспоминаю забавный случай. Мы писали диктант, и, когда раздали работы, я увидел, что в слове «химия» красным карандашом буква «х» зачёркнута, а сверху написана буква «ф». Я рассказал маме, и она сходила к учительнице. А та ей ответила: «Мы так говорим». Учёба у меня шла нормально, особенно по арифметике. Меня удивило, что дети к родителям обращались на вы, у нас так не принято было.

На память приходит ещё один забавный случай. По домам ходил приезжие люди. Они покупали вещи, выменивали их, а в банках носили разноцветные конфетки и кричали «серка, серка». У нас в Ленинграде такие конфетки назывались «подушечками» и внутри было варенье. Я попросил маму купить эти конфетки. Одну раскусил и проглотил – варенья не было, вторую – то же самое. В общем, я заболел, была даже высокая температура. Только потом ребята мне сказали, что «серка» - это жевательная конфетка. Её во рту нужно медленно разогревать, а потом начинать разжёвывать. От неё меньше кушать хочется. Делали «серку» из кедровой смолы и ещё чего-то.

Зимой хозяйка выставляла в мисках молоко, чтобы оно замёрзло. И однажды я видел, как собака на своём языке несла такую молочную ледышку. Видимо, молоко прилипло к тёплому языку, и собака украла его. Вообще жизнь здесь дала мне много интересного. Ребята показывали мне цветы, травы, дикую чёрную смородину величиной с виноград, огоньки – оранжевые шарики на длинной ножке, медуницу – вырвешь из соцветия цветочек, а белую ножку в рот – там сладкий нектар. Подобные я встречал в Ленинградской области, но они низкорослые. Но больше всего меня поразили саранки – лилии с большим красивым цветком. Ребята объяснили, что стебель саранки ядовит, а вот осенью в земле образуется луковичка, похожая с виду на чеснок, она очень вкусная. Цветок у саранки красивый – бледно-жёлтый с коричневыми прожилками. Теперь, если встречаю что-то похожее на этот цветок, вспоминаю мою Сибирь.

Ребята постарше бегали на железнодорожную станцию, забирались в танки и машины, что везли с фронта на ремонт или переплавку. Они рассказывали, что нередко там были видны следы крови. Два года подряд летом мама отправляла меня в лагерь отдыха. Это был большой деревянный дом: наверху жили девочки, а внизу – мальчики. Дрова заготавливали сами. В зарослях кустов собирали ветки, срубали сухостой. Со мной был ещё один мальчик и старый мужчина. Лошадь и телега стояли у дороги. Когда телега была нагружена, мужчина садился и курил «козью ножку». Давал и нам покурить, тогда мы чувствовали себя большими.

Недалеко от нашего дома протекала речка, через неё был перекинут пешеходный деревянный мостик с перилами. Возле мостика мы играли в «войнушки», а на нём сходились в рукопашной. Ко мне очень хорошо относились воспитатели, может, потому что я хорошо пел, а, может, потому что я ленинградец. Мальчишки носили брюки, а я – короткие штанишки на лямочках и чулки. Был стеснительным и в играх почти не участвовал, так как мои ноги были покрыты прыщами. Когда ложился спать, отдирал чулки – было так больно, но я не жаловался. Каким-то образом воспитатели узнали об этом, раза два посадили меня в бочку с травами и вылечили.

На кухне показали, как делают сибирские пирожки с творогом: бросают в кипящее масло маленький кусочек теста, а вынимают большие пирожки. Конечно же, дали попробовать!

Когда закончилась смена, несколько человек разместили на чердаке какой-то школы. Мы спали одетые, подложив под голову мешки с вещами. Что-то с поездом не получалось дня три, и я решил идти пешком. Кстати, в лагере я откладывал кусочки сахара для мамы. Так вот, кто-то из друзей подсмотрел и украл из моего мешка сахар. Это я уже дома обнаружил. Домой я шёл вдоль железнодорожного полотна, чтобы не заблудиться. Прошёл уже достаточно большой путь, и вдруг мчится паровоз, а из вагонов машут руками и смеются мои товарищи-лагерники. Где-то ближе к вечеру я дошёл до своего дома, где меня радостно встретила мама.

Да, вспомнил о большом ЧП в совхозе. Весной в совхоз привезли целый эшелон калмыков в яркой одежде с узорами. Разместить их решили по домам местных жителей. Мама и другие работники бухгалтерии пошли по дворам записывать переселенцев. Оказалось, что у приезжих были вши, сыпной тиф, и в совхозе началась эпидемия. Больных стригли наголо. Мама тоже заболела и заботу обо мне взяли соседи. Через несколько дней из Новосибирска прибыли два санитарных поезда, и всё население заставили пройти санитарную обработку. В душе все тщательно мылись с мылом (это был дефицит), а на выходе получали свою одежду, ещё горячую после жаровни. Как раз на фото мама и Клава в платочках на голове – это после лечения.

Куда потом делись калмыки, не знаю. Я их больше не видел. В 1944 году я тоже был в лагере. На машине нас привезли на какую-то площадь в Чулыме. Там стояла машина, и в кузове была мама. Она спрыгнула, позвав меня. Я еле успел сказать «спасибо и до свидания» своим товарищам и понравившейся мне молоденькой воспитательнице. Прямо здесь мама дала мне первые в моей жизни брюки и кирзовые сапожки. А до этого я носил только сандалии и валенки. Мама сказала, что из Ленинграда пришёл вызов. К переезду готовились быстро, мама раздала лишние вещи. Провожать нас пришли соседки, кто-то из бухгалтерии. В дорогу нам принесли еды и бидончик мёда. Уговаривали остаться, мол, дом построим, будешь хорошо жить. Но с 1933 года мама работала на книжной базе в Ленинграде, и я там родился – предать его мы не могли! В сентябре 1944 года я пошёл в четвёртый класс в своём городе.

Теперь, много лет спустя, у меня перед глазами всплывает наш огородик около дома, зелёный холмик (погреб) и на нём две или три огромные розовато-жёлтые тыквы. Прелесть!

Всем огромный поклон и тысячу раз спасибо!»

На фото: с цветком на платье - Е. Иванова

Опубликовано на сайте «Чулымской газеты» 13.07.16 г.