На просторах интернета время от времени попадается занятный снимок: единственная фотография участника Бородинского сражения. Павел Яковлевич Толстогузов в возрасте 117 лет, 1912 год. Худое лицо, борода лопатой, сухие руки, лежащие на коленях. А где-то в кривой хате наверняка выглядывают из окон многочисленные внуки-правнуки, без сомнения обожающие своего деда-сказителя. 

Наше поколение может гордиться – нам удалось жить в одну эпоху с не менее великими воинами, победившими в другой войне – Великой Отечественной. Для нас они уже сами по себе награда, гордость и величайшая ценность. Но война – это не только поле брани. Это жизнь в тылу в очень сложных условиях, это самоотверженный труд, болезни, которые некому и нечем было лечить, это дети, которым пришлось повзрослеть раньше, чем положено. 

Это вдовы и солдатские матери, кому некогда было убиваться, оплакивая потери, ведь в тылу они – главная рабочая сила. У каждого из них свои воспоминания о войне и тяжелом послевоенном времени. Множество крохотных эпизодов, часть из которых хотелось бы забыть, да, видно, никак. Рассказывая эти истории внучатам, что-то упускали, что-то, напротив, обильно украшали деталями для красного словца. В общем, хотите верьте, хотите – нет, но именно эти рассказы мне довелось услышать лично. 

Придет серенький волчок

В Сибири не было войны. Здесь люди не прятались в бомбоубежища и не вздрагивали от выстрелов. Но были звуки не менее страшные – волчий вой. И, как рассказывают свидетели, рост волчьей популяции стал заметен еще до начала войны, в чем старики-старожилы немедленно распознали одну из примет близкой беды. Но такой нематериалистический взгляд мало кого заинтересовал. Дальше – больше. 

С уходом на фронт мужчин, среди которых были охотники, регулирующие численность серых, ситуация только усугубилась. Волки стали нападать на людей, и не только в лесу. Леденящие кровь истории, повествующие о том, как женщина взяла с собой на поле младенца, увлеклась работой, обернулась на внезапный детский крик и увидела лишь волчью тень, скрывшуюся в кустах, были не редкостью. Жертвами становились дети, занимавшиеся сбором ягод и грибов. Ушел ребенок в лес – и не вернулся. 

Организуют поиски и обнаружат лишь клок ткани, зацепившийся за ветку. Повезет женщина из деревни в Чулым на базар какие-то крохи, барахло, чтобы продать и купить пару ношеных ботинок на всю ораву, вернется и рассказывает о том, как старая кляча, заслышав волчий вой, понесла сани так, что из возницы чуть дух не вышел, насилу оторвались. Говорят, почувствовав безнаказанность, заходили волки и в сам Чулым, на окраинных улицах рвали собак прямо на цепи. Так что «страшилки» о том, как «придет серенький волчок и укусит за бочок» для наших бабушек и прабабушек были больше, чем сказки.

«Черная кошка»

Впрочем, не меньше, чем серого волка, боялись в трудные послевоенные годы и кошку, особенно черную. И дело, конечно же, не в глупом суеверии. Были на то основания гораздо серьезнее. Злодеяния настоящей банды были куда страшнее, чем намного позже будет показано в фильме «Место встречи изменить нельзя». Мало того, что по всем более-менее крупным городам действовала разветвленная сеть этой банды, так еще куча мелкой шушеры прикрывалась этим страшным «брендом». Напуганы басурманами были и провинциальные городишки.

– Я в ту пору была кассиром. Деньги зарплатные возили летом на телеге, зимой – на санях. В качестве инкассатора кассиру полагался дед-сторож, которого тряхни хорошенько за плечи – и дух выйдет. А тут надо ехать за деньгами, а дед приболел, и взять-то больше некого. Запрягла и поехала. В банке провозились больше, чем обычно. Сложила купюры в черный кожаный портфель, на телеге замаскировала его каким-то барахлом, чтобы в глаза не бросался, и поехала. Через какое-то время заметила, что за мной следят. Несколько мужичков коренастых, в фуражках, надвинутых на лоб. Я поняла, что меня «ведут», вот сейчас выеду на пустырь, там мне и конец. 

Заприметив в одном из случайных последних дворов открытую в сенцы дверь, спрыгнула с телеги, прижала к груди портфель и рванула в дом, сама закрыла дверь. В доме оказалась семья - старики, их сын, невестки с ребятишками. А тут я на пороге с портфелем. Рассказала, что приключилось. Люди эти знали отца моего погибшего, с одним из их сынов он работал на железной дороге. Оставили меня ночевать, не пустили – мало ли. Когда коня во двор загоняли, сказали, что мужик какой-то так и крутится возле дома. Утром проводили до конторы. А там уже переполошились – кассирша пропала вместе с зарплатой. Милицию позвали, домой к нам приезжали, меня искали. Мама с бабушкой воют – Любка пропала. Вот такие дела, - рассказывала бабуля. – А бывало, что вот так встретят, бритвой опасной по лицу полоснут и, пока человек в собственной крови захлебывается, забирают ценности – и ищи ветра в поле.

В городах было еще страшнее - рабочие боялись ходить на заводы в ночную смену. Грабители ломали окна и двери, врывались в дома, загоняли хозяев в подполье, забирали вещи и уносили. Многие бандиты маскировались под фронтовиков – гимнастерка, галифе, кожаная куртка. А на деле и на фронте не были, отсиживались.

Таких устных историй нами слышано множество, а уж верить в них или нет – пусть каждый сам решает. Если кто вспомнит другие – с интересом выслушаем и обязательно запишем, чтобы помнили.

На фото: Участник Бородинского сражения Павел Яковлевич Толстогузов

(Ветерану на момент съемки было 117 лет. Фото 1912 года, Тобольск)

Елена КРОХТА,

"Чулымская газета",

опубликовано на сайте газеты 10.03.2017 г.