В начале 1900-х годов на Украине, в Белоруссии и западных губерниях России крестьянам не хватало земли, и они отправлялись в поисках земель на Урал, в Сибирь и дальше. Пугали мужиков сильный мороз и длинная зима, но деваться было некуда.

Безземельный Михаил Смык (1887 г.р.) приехал в Новониколаевскую губернию в 1900 годах с Украины - искать крестьянскую долю вместе с женой и маленьким ребенком. Многие назад повернули: тяжела сибирская землица, да и глухомань бездорожная - тайга кругом. А Смыки укоренились, осели в деревне Малиновке Северного района. Дом построили, хлев, баньку поставили, детей народили, работали с темна до темна в колхозе. Казалось бы - живи да радуйся, но не тут-то было.

Попал Михаил Константинович под горячую руку советской власти и начались гонения. Сначала раскулачили (1933 г.), отобрали всё. Потом стали писать доносы, обвинив Смыка в том, что он создал банду в составе 7-ми человек (по 2 человека из Забоевки, Верх-Красноярки, Больших-Куликов), которая, якобы, всячески вредила колхозу: разрушила 17 мостов на реке Тартас, угробила несколько десятков коней, испортила большое количество масла на заводе, где Михаил Константинович работал сливкоотделителем, и несвоевременно подготовила сельскохозяйственный инвентарь.

После было ограничение в избирательных правах (было одной из наиболее распространённых форм политических репрессий советского государства с самого начала его существования и вплоть до принятия Конституции СССР 1936 года) и, в конечном итоге, главу большого семейства (Анна ~1910, Мавра 1912, Марина 1914, Михаил 1918, Иван ~1922, Василий 1925, Виктор 1927, Мария 1931) объявили врагом народа.

Сын Михаил вспоминал: «7 августа 1937 года был репрессирован мой отец, который работал кузнецом в колхозе, в Малиновке. При аресте отца я был дома. Отец с работы пришел на обед, и в это время посыльный сообщил, что отца вызывают в контору колхоза. Через несколько минут отец с двумя работниками НКВД вернулся домой. Семья наша, в то время в количестве шести человек (старшие жили отдельно), помещалась в одной избёнке. Быстро провели обыск и предложили отцу следовать за ними. Младшие сестры и братья подняли плач.

Отец сказал нам, что он никакой вины за собой не имеет, что это какое-то недоразумение, разберутся, и он вернется домой. Но уже на улице он сказал мне: «Живите дети сами, меня не ждите!». Больше никто из родных его не видел - возврата оттуда не было. 19 октября 1937 года отец был расстрелян. А через 22 года - 21 марта 1959 года отец был реабилитирован за отсутствием состава преступления».

После ареста Михаила Константиновича, жену его, Евдокию Ануфриевну, с детьми мал мала меньше, выбросили зимой на снег, и они поселились в бане. Там и умер одиннадцатилетний Ваня.

Остался сын Василий за старшего, за кормильца своим младшим братьям и сестре, а значит, и за отца. Как-то надо было жить… В этот период где-то затерялись семейные документы, и выправляя новые, паренек приписывает себе 2 года и вместо 1925 получается 1923 года рождения. А сделал он это для того, чтобы взяли хоть на какую-нибудь работу.

Взяли. И как сыну врага народа, давали ему самую грязную и трудную работу. Но всё сдюжил паренек. Окончил семь классов в Верх-Красноярке, устроился работать прицепщиком в МТС. И с течением времени, благодаря природной смекалке и жадности к работе, сделался механизатором. Есть такие умельцы, что без всяких инструкций разберутся во всякой незнакомой машине, а неисправность устранят, что называется, на колене, выдумкой да хитростью.

В 1943 году, когда война в тылу легла на плечи женщин, стариков и подростков, 17-ти летний (по документам 19-летний) Вася Смык добился снятия брони, имея ее как механизатор (ох, как ждали женщины-трактористки единственного наладчика-мужчину в борозде, когда дважды за смену приходилось перетягивать коленвал - в жару, дождь и снег!), и ушел на фронт.

Но и там Василий Михайлович не оставил любимого дела. Из шоферов стал механиком, а затем и командиром автороты и дошел с боями до Кенигсберга - столицы Восточной Пруссии.

Из воспоминаний: «Вспоминая военные годы, мне хотелось бы рассказать об одном особенно памятном дне боев. Находились мы тогда на подступах к Кенигсбергу. Враг оказывал сильное сопротивление. Вокруг города, были построены мощные укрепления: доты, форты. Каждый мирный дом в Восточной Пруссии был построен с таким расчетом, чтобы можно было использовать его и для военных целей. Вот в этих укреплениях немцы хотели сдержать натиск наших войск.

Мы получили приказ уничтожить фашистские танки, так как у нас была противотанковая артиллерия. Подъехав к исходному рубежу, остановились для расстановки орудий. Вдруг обрушился шквальный минометный огонь противника. При повторной попытке выйти на уничтожение танков мы вновь были встречены минометным обстрелом. Было ясно, что где-то здесь есть корректировщик.

Укрываясь от обстрела, мы с товарищем заскочили в подвальное помещение дома. Там оказалась пожилая женщина-немка, сидевшая с распущенными волосами. - Хенде хох! («Руки вверх!») - крикнул товарищ. И что же оказалось? Это был корректировщик, переодетый в гражданское с пистолетом в руке (который он не успел пустить в ход) и с париком на голове. Обезоружив фашиста, доложили командованию. После этого мы начали наступление, враг был разбит, и мы продвинулись вперед. За обезвреживание вражеского корректировщика мы с товарищем были представлены к правительственной награде - медали "За отвагу"».

Вскоре Василий Михайлович был легко ранен, но после госпиталя снова вернулся на передовую. Брал Кенигсберг. За эту операцию был удостоен медалей «За боевые заслуги» и «За взятие Кенигсберга». По окончании войны старший лейтенант Смык был награждён и другими медалями, в том числе и «За победу над Германией».

Служить Василий Михайлович остался там же. В 20 лет уже стал заместителем командира полка по технической части, не имея даже специального технического образования и офицерского звания (их не давали детям репрессированных). То есть, несомненно, был храбрым и талантливым человеком.

Служба-службой, но и служивые тоже люди и хотят отдохнуть. Командир автороты, доверившись сослуживцу под слово офицера, дал несколько машин без приказа сверху, чтобы ребята могли «проветриться» в городе. Прогулка, закончилась ограблением магазина. Горе-грабители и украли-то, условно говоря, мешок муки, но в те голодные времена это была, ни с чем не сравнимая, кража государственного имущества. Доверчивый ротный попал под трибунал. И коль он был командиром и сыном врага народа, то дали по полной.

Отсидел Василий Михайлович 7 лет. Сразу же после смерти Сталина, осенью 1953 года был освобожден и реабилитирован.

Вернувшись на родину, пошел работать шофером в МСО (межколхозную строительную организацию), женился.

Дочь Надежда вспоминает: «Отец часто смеялся, вспоминая историю их с мамой встречи. Историю любви с первого взгляда. Он как раз возвращался из мест заключения, шел по деревне с котомкой. А мама в это время пошла в клуб на просмотр кинофильма. Как в любом маленьком селении - увидев незнакомца, люди хотели посмотреть на него. И этот случай не стал исключением. Толпа сгрудилась, и мама оказалась в самой гуще, и в этот момент… кто-то наступил ей на юбку, и её стянуло вниз. А отец увидел и говорит: «Гляньте, как увидела меня, аж юбку потеряла!».

Спустя некоторое время молодые люди поженились, и Василий Смык стал Василием Тихоновым. Он сменил фамилию и дал её своим детям, потому что был сыном расстрелянного «врага народа», потому что был сидельцем, проведшим семь лет в сталинских лагерях, потому что… боялся. Боялся теперь уже не за себя, а за свою семью. Чтобы его жену и детей не постигла участь его самого и его родительской семьи.

Жена его, Анисья Ивановна (1929 г.р.), тоже была из переселенцев, кержаков староверов. В её жилах текла голубая кровь, поскольку принадлежала она к дворянскому роду - мать её была из богатого сословия. И их большую семью горе тоже не обошло стороной - много умерло у неё братьев и сестер.

Из воспоминаний дочери Надежды: «Мама никогда не сидела без дела, была трудягой. Подростком в войну работала в колхозе. Была очень строгой, но справедливой. Нас с братом учила всем житейскому, что знала и умела сама, хоть и имела один класс образования. Занималась травами, жила лесом. Всегда на печке была сушеная травка, которой она лечила все наши болячки. (Свой дар она передала и внучке – моей дочери).

В разные годы работала мама и в больнице, где прошла курсы младших медсестер, и получила корочки, и кочегаром на кирзаводе. Дома держали большое хозяйство (коров, коз, свиней, овец, птицу всех видов) за которым надо было ухаживать. Но, не смотря на всю тяжесть крестьянского быта, свалившуюся на её плечи, в ней всегда чувствовалась природная грация и дворянская стать.

Тому подтверждением была семейная традиция - всегда вместе завтракать. Стол был накрыт по всем правилам, и каждому из нас накладывалась отдельная порция! мы не ели из общего котла, как это было принято раньше. А вот ласки от мамы было меньше, чем от отца.

Несмотря на мягкий характер, природную доброту и отзывчивость, отец всегда оставался главой семьи. Мама накричит, отец - промолчит. Но все его слова и решения она принимала беспрекословно.

Отец везде брал нас с братом Василием с собой. Летом на рыбалку или в лес соберется рано утром и нас будит, а мама ворчит: зачем, мол, ребятишек рань такую будишь. А он лишь лукаво улыбался в ответ, но делал по-своему. И там он учил нас видеть красоту во всем, любить природу, ценить окружавший нас мир. Всегда поучал: «Пока ты жив - отдай добро людям! Не материальное или физическое, а просто добро - улыбнись, не пройди мимо, если видишь, что человеку нужна помощь.

Отец никогда не заставлял что-то делать. В школе я была отличницей, но почему-то с учительницей литературы отношения не складывались. Однажды она меня о чем-то спросила на уроке, а я промолчала в ответ. Тогда учительница спросила: «Почему ты молчишь, не знаешь ответа?», а я ей: «Слово - серебро, а молчание - золото». За это мне влепили здоровенный кол в дневник.

Я пришла домой и не рассказала об этом никому. А утром отец пришел нас будить и говорит: «Надюшка, я сегодня такой сон странный видел, будто ты из школы кол в две клеточки принесла!» и, помолчав немного, заговорщическим шепотом добавил: «Ты ведь исправишь?!». И я исправила, но всю оставшуюся жизнь вспоминала его педагогические подходы к решению любых проблем.

Вообще, папа как муж и отец был необыкновенным. Если мама готовит, то он, чтобы ей помочь, шел доить корову. И наоборот, если мама управлялась, то он кашеварил. Никогда не забуду вкус печеного им лука и картошки, жареной в масле на противне на печке, как сейчас бы сказали «фри».

Он вообще всегда трепетно относился к продуктам. Рассказывал, что когда уходил на фронт, то бабушка Ефросинья сварила ему на дорогу очищенную картошку! А он кричал: «Зачем ты это ради меня?! Как ты могла очистить картошку!». В пору голода это был практически деликатес и страшное кощунство, ведь все знали цену каждой крошке и варили картошку только в мундире.

Родители вообще всегда относились с уважением друг к другу и о нас очень заботились, насколько это было возможно в условиях полнейшей бедноты. Одно время отец работал в автолавке, возил товары по деревням в холщевых мешках. Пустые мешки он привозил домой и мама шила нам из низ простыни. Однажды у отца прохудились брюки на коленке, и мама, чтобы залатать дырку, отрезала другую брючину до голенища (ровно настолько, чтобы можно было заправить её в сапог, и этого не было бы видно).

А на следующий день у папы был рейс в город. Дорога в то время занимала больше времени, и ему со спутниками пришлось попроситься на ночлег к людям в попутной деревеньке. Стали разуваться и отец вспомнил, что у него одна брючина короче другой. Пришлось выкручиваться. Сняв сапог, он воскликнул: «Ты смотри, пока прикорнул в дороге, штанину срезали!». Вот так его от стыда спасло хорошее чувство юмора.

А я до сих пор никак не могу взять в толк: как при такой бедности они умудрились купить нам фильмоскоп?! Дети со всей улицы собирались у нас в доме для просмотра диафильмов. Для этого по вечерам родители натягивали на стену белую простыню, а все мы, затаив дыхание, ждали начала показа!»

Второй раз Василий Михайлович и Анисья Ивановна официально зарегистрировали свой брак в 1960 году, когда немного утихли воспоминания о прошлом, и жизнь в стране стала налаживаться. Тогда он вновь вернул себе фамилию Смык и дал её своим детям - Василию (1955 г.р.) и Надежде (1957 г.р.), а жена осталась Тихоновой.

По словам односельчан, Василий Михайлович в жизни был скромным, отзывчивым к чужой беде, немногословным человеком. О себе рассказывал редко и мало. Но был первоклассным механиком, и из числа тех, кто пропадал на работе дотемна. Всю жизнь имея дело с техникой, в течение многих лет вечерами он передавал свой богатый опыт будущим шоферам в стенах технического автоклуба ДОСААФ, выучил профессии не один десяток водителей и трактористов.

С 1957 по 1968 год он вёл занятия по подготовке шоферов 3-го класса, мотоциклистов, курсы шоферов на повышение квалификации. На занятия он нередко брал с собой дочь, и она, вспоминая царившую во время уроков атмосферу, не перестаёт удивляться его педагогическому таланту, умению к каждому найти подход. Василий Михайлович неоднократно награждался, поощрялся и премировался за хорошую работу, подготовку шоферов и систематическое перевыполнение соц.обязательств.

«Когда родители строили дом на улице Пешкова, - вспоминает Надежда Васильевна, - к нам приходили ссыльные, прошедшие архипелаг ГУЛАГ (М.И.Павлюк, И.З.Подстригач, В.Ф.Шабуневич, И.А.Коновалов, П.Ф.Девятьяров, И.В.Силков) и помогали отцу. Мудрые, замечательные люди оставившие свое здоровье и молодость на фронтах рудников, лесоповалов, но не озлобленные на всех и вся. Вместе они шутили, смеялись, но больше молчали, и было этим молчанием сказано гораздо больше, чем словами, потому что они как никто понимали друг друга».

Рассказывали, как к дому Смыков часто подъезжали машины. Василий Михайлович выходил к хозяину и по звуку определял, что где сломалось. И тут же на месте помогал устранять поломку.

Но часто за прямоту его не жаловало начальство, ну а он, в свою очередь, не любил захребетников и бездельников. Насмотревшись в лагере на охранников, долго не мог потом побороть неприязни к милиции. И как мы видим - для обиды на советское правосудие у него были веские причины и полное право. Василий Михайлович Смык принадлежал к числу правдоискателей. Верил, что есть правда наверху, и как-то написал самому Брежневу, да только напрасно ждал ответа…

Перед своей кончиной всё сокрушался, почему же в обществе нельзя заменить орган подобно изношенной запчасти в машине!

Уже тяжело больной, он взялся писать воспоминания об укладе жизни переселенцев, становлении колхоза. Некоторые заметки были опубликованы в районной газете при жизни, а какие-то впоследствии его сыном (ныне покойном). Немалое место занимает в них техника, бывшая для него призванием и куском хлеба. Писал он и стихи, басни, хотя и неумелые, но не без смысла.

До начала перестройки Василий Михайлович не дожил несколько лет. В сентябре 1982 года, после продолжительной болезни (сердечно-легочной недостаточности), в возрасте 57 лет он ушел...

Многими медалями и почетными грамотами за свою жизнь был награждён Василий Смык, но пусть самой большой наградой для него будет наша память!