«Мне было всего лишь 11 лет, когда началась война, но из памяти никогда не уйдут те страшные мучительные события. Жили мы в Ленинграде в Московском районе, а когда началась война, нас эвакуировали в Петроговский район, так как с нашей стороны было наступление. Враг рассчитывал, что голодающие, мерзнущие люди вцепятся друг в другу в горло из- за куска хлеба, из-за глотка воды, возненавидят друг друга, перестанут работать. Но этого не случилось.

Мы не могли продолжать учиться, наши школы были забиты ранеными. Город переживал трагические дни. Не было продуктов, прекратилась передача электроэнергии, не работал городской транспорт, так как топливо по ценности приравнивалось к хлебу. Рабочим давали 250 граммов, а иждивенцам 125 граммов в сутки. Ели распаренные кожаные изделия, кору деревьев, столярный клей, который выдавали, как и хлеб, по карточкам.

Помню, что люди вымирали целыми семьями, кварталами. Больше всего мне запомнился тот момент, когда мама отправила меня получить паек, и я впервые увидела трупы. Город казался чёрным, а возле нашего дома лежало три трупа: мужчина, женщина и между ними младенец. Никто их долго не убирал, а потом они исчезли. Ходили разные слухи: может, похоронили, может, съели…»

Здесь Мария Васильевна остановила свой рассказ, так как мы сидели не шевелясь, и в глазах застыл ужас от услышанного. Женщина взяла наши руки в свои и продолжила:

«Город жил, хотя казался мёртвым. Люди замерзали на улицах, на площадях, в парадных, угасали в постелях, сидя на стульях. Однажды со мной случилось несчастье, которое оставило следы на моём теле на всю жизнь. Мама встала в три часа ночи и пошла получать паёк. В очереди она оказалась пятисотой. У моей мамочки было больное сердце, и она предупредила людей, что сейчас вместо неё буду стоять в очереди я. Я пришла, мама дала мне номер, я с осторожностью положила его в варежку и сжала, потому что было самое страшное – потерять его, все бы были обречены на голодную смерть.

Внезапно началась бомбежка. Когда мама вернулась, то увидела разрушенные дома, вывороченные с корнями деревья, услышала крики о помощи. Рядом пожилой мужчина кого-то искал. Она спросила у него обо мне, он посоветовал ей искать меня в госпиталях, в школах, куда на скорой помощи отвозили раненых. Очнулась я в госпитале от ужасной боли, узнала, что у меня изранено лицо, сломаны нога и рука. Я чудом осталась жива. А осколок, застрявший у меня в щеке, вышел только через 6 лет, я уже была повзрослее».

Мария Васильевна показала шрамы и рубцы, полученные во время взрыва, заплакала и тихо продолжила рассказ:

«В 1943 году нашу семью эвакуировали в Сибирь. Хотели на Камчатку, но эшелон остановился на станции Барабинск. Мы поселились в селе Отреченское Чановского района Новосибирской области. Там прошла моя юность, я удачно вышла замуж, родила двоих детей. В 1974 году с мужем Василием и детьми переехала в село Устьянцево. Работала начальником почтового отделения, оттуда и ушла на пенсию».

Вот такая история ленинградской девочки. В конце нашей встречи мы сфотографировали её, а расставаясь, спросили, часто ли она вспоминает блокаду?

Её добрые голубые глаза опять потускнели, наполнились слезами: «Да, я очень часто вспоминаю те страшные, тяжёлые дни. Если бы нашу семью не вывезли тогда из Ленинграда, я бы, наверное, не выжила. Мы уже умирали…»

– А чего бы вы хотели пожелать нашему поколению?

– Желаю, что бы достойно хранили память о героях блокады, и хочу, чтобы вы никогда не испытали того, что выпало на мою долю.