Раскинулась Бараба – степи да луга, с богатым разнотравьем, с березово-осиновыми колками, с густым подлеском – черемухой, шиповником, смородиной, нет-нет, да и мелькнет зеркало озера, а рядом и болотце притаится. Окинешь взглядом нашу Барабу, кто не сведущий скажет, скучная природа, ан нет, радует она нас, силы дает и манит к себе. Из далекого отъезда торопишься в родимую сторонку, чтобы вдохнуть грибной запах леса, чтобы обнять белоствольную березку, да силы душевные пополнить. Много озер, озерков, болотцев на нашей земле, по одной из версий, слово «Бараба» и пошло от воды, буквально – «стой, дальше вода».

И вот на одном таком озерке, с водою целебной, да с грязью лечебной образовалась деревня в незапамятные времена. В 1762 году по данным «Списка населенных мест Сибирского края», том 1, Юго-Западная Сибирь от 1928 года. Захотелось мне всё узнать и рассказать об этой деревне, о старом поселении, которого уже нет не только на карте Барабинского района, но даже в памяти немногих старых людей осталось. 

Энгельдинка – так звучно, песенно и нежно звучит имя той деревни. На самом деле звали ее «Янгильде», что с татарского переводится «возрождение жизни» или «возрождение души». А для меня еще интерес особый здесь. Мой отец родился в этом селении, в далеком 1928 году. Умер он тоже уже давно и при жизни никогда не рассказывал ни о своем детстве, ни о кровной родине, в силу того, что и темы такой не всплывало, и вообще был малоразговорчивый.

Изначально на берегу небольшого озерка, в котором в изобилии водилась рыба, поселились татары – барама или «бараба», потомки бухарцев и казанских волжских татар. «В рассуждениях, в обычаях, нравах и обрядах, сибирские татары, совсем похожи на Казанских татар». Исповедовали они языческую веру, поклонялись духам-идолам, сами мастерили тряпичных кукол и обожествляли их. 

В каждой семье были родовые «охранители», помогавшие и на промысле – охоте, и в семейных делах. Кукол считали живыми существами-духами, просили у них помощи, но если случалась неудача, или несчастье в семье, то могли их и наказать. Мусульманство к сибирским татарам пришло и утвердилось уже в XVIII веке. Жительница соседнего села Курупкаевка, основанного еще раньше, в XVI веке, Сабира, со слов своей бабушки рассказала историю своей семьи, корни которой пошли от ссыльных рекрутов, не захотевших служить царскую службу, аж целых 25 лет. 

Бабушка еще поведала о том, как в белой березовой роще, близ деревни, закапывали жители своих обрядовых кукол, когда языческую веру пришлось менять на мусульманство. С приходом другой веры, в Сибири стал селится и другой народ, с «Расеи», – так говорили поселяне. При Петре I хлынул народ в Сибирь, «разночинный»: «…в большом количестве стрельцы, масса беглых из среды крестьянского населения, спасавшегося от рекрутства и непосильных налогов, а также раскольники, политические ссыльные, уголовники, да каторжные». «Указом от 23 октября 1730 года велено ссылать на заводы в Сибирь тех из рекрутов, которые уклонялись от службы, нанесли себе увечья, препятствующие быть в войске». 

Вот так простой русский люд реагировал на реформы великого царя России Петра I. На «пашню» селили более слабых «колодников», чем категория заводских ссыльных. «Указом Сената от 22 апреля 1726 года велено «колодников», у которых за преступления «выняты» ноздри и уши и носы резаны и руки сечены сослать в вечное житье в Сибирь»/ Их гнали целыми тысячами, связанными цепями, как стада, селили, как попало, часто в местностях, где они в скором времени и вымирали. Так, например, тобольский губернатор Чичерин погубил тысячи ссыльных на болотистой Барабе во время проложения там дороги. Жизнь ссыльного мало ценилась.

За каждым этим словом, стоит боль, нелегкая судьба тысяч и тысяч людей. И вот здесь я могу предположить…

Однажды, в темную безлунную ночь, влекомые жаждой воли, из-под стражи сбежали каторжные, беглые рекруты. Долго они плутали и прятались в барабинских колках и болотах, тяжело волочили железные кандалы, из последних сил передвигали натертые до крови ноги. И после долгого мытарства, плутаний по незнакомой местности, после мук, донимаемых голодом, вышли, наконец, на тихое озеро, на берегу которого притаилась деревня в несколько дворов. Здесь, несчастные беглые, получили от местного населения – татар и приют, и еду, и жалость – сострадание. Может, в какую-то минуту кто-то из них с облегчением и выдохнул: «Душа-то как здесь радуется, как снова народилась»… 

А место здесь красивое и сейчас. Круглое небольшое озерко обступили белоствольные березки, разнотравье благоухает и кружит голову, тишина, покой, и умиротворение, напитанное даже в самом воздухе. Так и жила Янгильде, постепенно разрастаясь новыми домами, пополняясь новыми семьями и, привечая всех, кому необходима была помощь да кров. Русских становилось все больше, так как бежал русский человек, рвался из цепей, дух русский не истребим, ради воли да свободы готовы и на смерть идти. 

Селились в этом месте и другие национальности и поляки, и цыгане, и пленных шведов отправляли в Сибирь, но, конечно, русских было больше, поэтому и стала деревня на русский лад зваться – Энгельдинка, но имела и другое название – Пленники. Возьму на себя смелость предположить, что пошло оно от беглого люда – пленных.

Одна школьница из города Барабинска, юный краевед, провела исследование и написала сочинение об Энгельдинке.

«Каждое лето мы отдыхаем на озере Пленники. В этом райском уголке очень красиво, спокойно и тихо. На ярком солнце вода блестит и ослепляет нас. Я знаю, что когда-то здесь была деревня, и все мои родственники по маминой линии родом отсюда. Но сейчас от деревни не осталось и следа. И мне интересно было узнать, почему же люди уехали, ведь много лет они были одним целым с этой прекрасной природой, были счастливы. Вокруг деревни три кладбища, значит, основана она давно, не меньше двухсот лет назад.

Село сложилось как многоязычное. Здесь жили татары, русские, чуваши, цыгане, и каждый мог поговорить на любом из этих языков. Жили дружно, даже в самое тяжелое время как могли поддерживали друг друга. В каждой семье полно детей, но богатая природа никому не давала пропасть с голоду. В лесу – грибы, ягоды, в местных озерах водилась рыба. И работа находилась для всех: в деревне были маслозавод, мельница, молочная ферма.

После гражданской войны село электрифицировали, сейчас об этом свидетельствует ряд столбов. Сельчане сеяли пшеницу, мололи сами муку, развивалось животноводство, были большие надои, даже построили маслозавод. У всех в деревне было свое хозяйство, подворье, трудились споро, женились, рождались дети.
Есть такая история, почти легенда... Алеша родился на месяц раньше Сании. Дома их стояли наискосок друг от друга, почти напротив. Понятно, что мальчик родился в русской семье, а девочка в чисто татарской, в которой строго соблюдались каноны и правила мусульманства. Дети росли вместе, играли на лесных полянках, собирали ягоды и грибы, помогали по хозяйству, вместе пошли в школу и сидели за одной партой. Школа была небольшая, всего четыре класса. Война изменила судьбы всех людей в нашей стране, и ребята, планировавшие продолжить обучение дальше, остались в деревне помогать старшим.

Они были всегда вместе. Незаметно детская дружба переросла в чувство. Однажды, сидя на берегу озера, и мечтая о дальнейшей жизни после войны, Алеша залюбовался профилем девушки, а она и действительно выросла красавицей. Луна через все озеро проложила серебряную дорожку, которая звала и манила в неоглядную даль юные сердца. Сания повернулась к юноше, и он, не удержавшись, поцеловал смущенную девушку. Любовь зародилась в пылких сердцах, как и положено по закону жизни, по Божьему велению.

Закончилась страшная война, вернулись в Энгельдинку несколько уцелевших воинов, но подошло время призыва в армию Алексею. Перед отъездом он пришел к родным Сании, признался, что они любят друг друга, и после его службы намерены сыграть свадьбу. Речь молодого пылкого влюбленного повергла родственников девушки, по меньшей мере, в недоумение, и, резко перемешивая татарские слова с русскими, старшие братья высказали, что по закону Корана татарские девушки выходят замуж только за своих. Алексея отправили на далекий остров Сахалин, влюбленные писали друг другу письма, продолжая строить планы, думая, что со временем сердца несговорчивых братьев смягчаться.

Служба юноше давалась легко, и через год, за старание его поощрили отпуском домой на две недели. Радости молодых не было предела, отпуск пролетел незаметно, а через положенное время Сания написала письмо, где сообщила, что у них родился сын, но ее перевезли в другое село, и братья под страхом смерти запретили им видеться и жениться не разрешали. Алексей, закончив службу, в Энгельдинку не вернулсся.

С тех пор на берегу тихого озерка что-то нарушилось, стала затихать кипучая жизнь, кажется, и березки погрустнели, и в озере вода потемнела, потихоньку утекла любовь из этой деревни, вслед за любовью русского мальчика и татарской девчушки.

Вот такая жизненная история зародилась в деревне с нежным именем Энгельдинка. Она продолжает жить до сих пор в сердце сына Алексея и Сании, и, конечно, в сердцах их внуков.

Но с 1970 года история Энгельдинки свернула на печальный путь. Закрыли школу, молодые семьи стали разъезжаться.

Несколько лет назад Энгельдинка официально исчезла с карты района, но в сердцах ее бывших жителей осталась навсегда».

Барабинский поэт Наиль Чуханов написал стихотворение, его отец тоже родился в этой деревне.

Грусть легла на сердце льдинкой.

Всё бурьяном заросло.

Энгельдинка! Энгельдинка!

Где ты, папино село?

Заросли травою стёжки,

Дремлет озеро в тиши,

Здесь – был дом, где жил Алёшка,

Там – играли малыши.

Уживались как-то рядом

Русский пыл, татарский нрав.

И обиды, и награды

Здесь делили: "прав-не прав".

Жизнь кипела и бурлила,

Был колхоз "Кызыл байрaк"

( В том названьи скрыта сила:

В переводе – Красный флаг) .

Опустели нынче пашни,

Нет и гула тракторов,

И от жизни здесь вчерашней

Только ряд стоит столбов.

Заросли к тебе тропинки,

Лишь название одно –

Энгельдинка. Энгельдинка!

Где ты, папино село?