На меня смотрят дети, человек тридцать, третий класс. Они сидят в светлой, будто прозрачной, классной комнате за столами в три ряда, а в окна класса смотрит радостное осеннее солнце. Оно светит во всю мощь и наполняет комнату не только светом, но и счастьем.

— Дети, сегодня к нам в гости пришёл писатель!

Мы недавно прочитали его рассказы, — начала урок учительница.

По чистой речи, тону и манере вести себя около

учительского стола угадывалась вся её жизнь.

— Живой?! — чистосердечно удивился кто-то из учеников, и класс зашумел, заволновался любопытством и улыбками.

— Да, дети, живой! Николай Александрович живёт в нашем городе.

Дети были совершенно ошеломлены, и я понял почему: они уже привыкли, что изучают и читают произведения давно ушедших писателей, а тут — живой!

— Мы с вами читали рассказы, а сегодня у вас есть возможность самим задать вопросы писателю. Итак, кто у нас самый смелый?

И класс расцвёл лесом рук.

— А о чём вы сейчас пишете?

— Я пишу про старого и мудрого старика.

— Как вы? — крикнул кто-то из класса, и все засмеялись.

— Нет, значительно мудрее и старше меня, он умел совершать добрые поступки, он для людей — как

ангел, живущий на земле. Его зовут древним именем Арефий.

Класс зашумел, зашушукался, и понятно, дети никогда не слыхали такого имени.

— Дети, будьте серьёзнее! — вмешалась учительница.

— К сожалению, я не всегда поступал в жизни правильно, иногда просто не знал, как поступить, и совершал ошибки, и меня ругали мои мама и папа.

А вас ругают ваши родители?

— Ещё как! И сотик отбирают!

— А Арефу родители не ругали, потому что люди жили в труде, было много здорового физического труда, в те времена дети много помогали своим родителям, на баловство времени не хватало, а потому и ссорились они меньше. Чтобы жить достойно нужно было много работать. И ещё, в книге про Арефу я написал, как люди умели помогать друг другу, особенно если у кого-нибудь случилась беда.

Мы разговаривали целый час, а потом дети понесли мне свои рисунки, и я оставлял на них автограф. Дети — это чудо, потому что они чисты в своих чувствах, их эмоции искренни, а желания не запачканы расчётом. Заходишь в класс как в другой мир — это так не похоже на нашу уже привычную взрослую жизнь. Да, мы рождаемся каждый со своим характером, но в детстве мы испытываем искренние, честные чувства. Мы хотим понять и познать окружающий нас мир людей, в котором почему-то нет справедливости как смысла человеческой жизни. Детям и даже молодым людям ещё любопытен этот мир, а взрослыми, зачастую, руководят корыстные интересы и расчёт, которые лишают человеческую жизнь волшебной и великой любви — способности делиться светом своей души, и делают детей злыми и такими же циничными. Наступает бесплодная пора доживания, мир старится ещё в молодости, созидательные годы остаются в детстве. Вот почему иногда так хочется крикнуть, и чтобы меня услышали все — и правительство, и учителя, и родители, и все люди на земле: прекратите ангелов превращать в людей!

Прошло много времени после той встречи с детьми, и вдруг, в магазине, в большом и светлом как

классная комната, я увидел ту учительницу. Она, конечно, постарела, стала крупной и уставшей. Я поздоровался с нею, она ответила, глянула на меня и не узнала. Так и остановились к кассиру: прежде она, а после неё я. На ленту в кассу учительница выложила: вермишель, молоко, гречневую крупу, пачку соли, выцветший пакетик лаврового листа и замороженные куриные ножки в упаковке — два окорочка. На карте денег не хватило, и тогда учительница достала кошелёк, но и он оказался предательски пуст.

— Посчитайте, пожалуйста, без курицы, — пыталась не смущаться учительница, и кассир отложил в сторону упаковку с окорочками. Потом на кассе приняли платёж с её карты, и учительница, собрав свои покупки, пошла к выходу.

Я затарился иначе: у меня в корзине разместилась приправа для шашлыка, кусок мраморного мяса, бутылка вина, не менее дорогого коньяка, немного нарезки из копчёной колбасы и окорока — набор джентльмена. Как говорила жена, всё для легкомысленного ужина.

— Посчитайте, пожалуйста, вот эти окорочка, — попросил я кассира, указав на отложенную упаковку.

Я побросал все свои покупки в пакет, выскочил из магазина и поспешил за учительницей. Я скоро её нагнал, она шла медленно, аккуратно ступая по примороженному предновогодним холодом насту. И уже догнав, я понял свой дурацкий порыв. Что я должен сейчас сказать этой женщине? Вы окорочка в магазине забыли? Примите этот пакет в подарок? Это вам праздничный набор на Новый год?

Я продолжал упрямо идти за учительницей, перехватывая пакет из руки в руку, потому что руки мёрзли, а перчатки остались в машине. Я ненавидел себя, я просто ненавидел себя и всех нас — бывших чистых и ясных, как солнышко, детей, ставших взрослыми людьми.

И вдруг я оглянулся, невольно, я искал глазами Арефу, который всегда появлялся в самую трудную минуту. Однако, Арефы нигде не было, впереди меня шла учительница, за нею плёлся я, и мне теперь самому предстояло совершить то, что так легко и мудро мог делать Арефа — помочь человеку.