когда вставали у станка.

                                    

Александр Кухно

Военное детство… Многим нашим землякам досталась это тяжелая взрослая доля, которая легла на хрупкие детские плечики тех, кто застал войну ребенком. Среди них и жительница Чулыма Валентина Яковлевна Быхкалова.

Чулым военной поры мало чем напоминал город нынешний. Жалко, не осталось качественных фотографий, позволяющих сопоставить, сравнить. Но в самом Чулыме и в окрестных селах, как и по всей стране, все было подчинено одной цели: работе во имя победы над врагом. И в этой работе были задействованы все, от мало до велика, каждый вносил свою личную лепту.

В 1936 году семья Валентины Яковлевны переехала из деревни в Чулым. Поселились сначала у родственников, с горем пополам перезимовали: те тоже жили небогато, там были свои дети, а домик был невелик. На следующий год на ул. Калинина стали строить собственную землянку. «Я его слепила из того что было» - как раз про это. Досок, чтобы пол настелить, не хватило. Из остатков сколотили деревянные палати, на которых и спали. А на земляной пол нарвали и настелили слой полыни – и не только для тепла. До сих пор Валентина Яковлевна вспоминает, как поедом ели их докучливые земляные блохи, и не было от них спасения, как на теле места живого не было. После семье удалось срубить дом из старых шпал размером одну на полторы, - одной комнатой, без всяких перегородок. Пристройку, с горем полам, к этому домику сделали уже после войны – тоже крохотную, в одну шпалу.

Отец Валентины устроился на железную дорогу рабочим, забивал костыли. Мама устроилась на пескосушилку, да там чуть жизни не лишилась, когда ее едва не раздавил паровоз. В воспоминаниях о работе в те годы, и в частности – о работе на железной дороге - хранится много трагических и просто страшных случаев, когда от смерти близких уберегло просто чудо, а сама их жизнь висела на волоске. На железную дорогу после устроилась и старшая сестра.

 - Жили так бедненько, что сестра на работу ходила в разных валенках – один серый, другой белый, из разных пар выбрали, что по целее, новую обувь справить не могли. Братья – один с 22-го, другой с 28-го года – тоже чуть подросли, устроились на пути. Который помладше, смазчиком был. Ребенок совсем! А уставали так, что на ходу засыпали. Вот и он на минуточку присел и заснул. Очнулся, когда паровоз гудел совсем близко, едва спасся. А я сама школу не закончила: не в чем было ходить. Старшая сестра вышла замуж, съехала, а ее свекор сладил мне ботинки из какого-то старья, которое уже рассыпалось от ветхости. А грязь тогда была в Чулыме – вы представить себе не можете, с нынешним городом не сравнить. И я увязла, стала ногу вытаскивать, а подошва там и осталась.

Самой Валентине Яковлевне устроиться на работу помогла соседка Аня, 26-го года рождения. Работала она в амбулатории, которая находилась на месте нынешней Комсомольской площади. По годам Валя не подходила для работы, но по совету соседки, лет себе прибавила, чтобы устроиться санитарочкой в детскую консультацию. Тогда достаточно было сказать сведения о себе устно, подтверждающие документы не требовали, поверили на слово. В обязанности девушки входило рано утром затопить огромную печь, которая грела большой котел с водой, да мыть пол. Звучит просто. На деле – иначе.

 Некрашеный пол нужно было скоблить добела большим ножиком, следить, чтобы всегда был чистым, что при том состоянии чулымских дорог, где грязь стояла выше колена, было весьма проблематично. Эту грязь Валя возюкала больше года, а потом, через родственников, познакомилась с комиссованным после ранения фронтовиком Александром Николаевичем Носовым. Тот был назначен в артель «Красное знамя», где, кроме сапожного и пимокатного, был еще и швейный цех. Располагалась артель в Чулыме, напротив здания железнодорожной амбулатории. Девчонку приняли ученицей, обучили ремеслу. Цех производил несколько наименований изделий для Красной Армии, в том числе - овчинные бекеши и шубы.

"Полушубок было шить гораздо легче, а бекеши давались туго, так как деталей там много, соединения их более трудоемкие. Кант прошил один раз – больше не отпорешь, не переделаешь, это же не ткань. Шкуры толстые, грубые. И вот нечаянно попал у меня пальчик под лапку машины, я с этим пальцем овчину и прошила. Иголка, воткнувшись в кость, сломалась, в пальце осталась. Как сейчас помню, с этим пальцем я проревела 24 дня, как с лялькой, никак заживать рука не хотела. И на всю жизнь рука у меня изуродованная осталась. Еще шили рукавицы-шубинки, тоже из овчины. Трудились в две смены на старинных машинках. Их не хватало, поэтому работали в две смены, одну неделю в день, другую – в ночь. Всех, с кем в те годы работала, до сих пор прекрасно помню. Был у нас старичок, Григорий Зиновьевич Высоцкий. Очень старенький уже был. Он шил солдатские шинели, большой мастер был. К нему мы обращались чаще, когда рукава вшивали и что-то шло не так, образовывались заломы спереди или сзади. У него был глаз, как алмаз, тотчас скажет, что не так, где что исправить, как устранить. Или, напротив, скажет, что все хорошо, мол, шей дальше.

В швейном цехе чулымской артели «Красное знамя» шили, также, и другое обмундирование - брюки "галифе", бриджи, солдатские гимнастерки, нижнее белье для солдат.

Сельхозработы

- А вы говорите - "детство"…  Какое тут детство?..  Считай, и не было его, если в пятом классе, даже, не доучилась, пошла работать. Четырнадцати лет еще не было! Довелось поработать и в поле во время уборки зерна. Нас ставили "лесенкой", человек по пять, и мы откидывали вилами сжатые колосья, от пыли рот-нос платком завязывали. Работали в ночь. Потом колосья складывали в скирды для просушки, вязали снопы. Сейчас мало кто знает, что такое лобогрейка. А вовек не забудем эту машину, которая на жатве применялась. И косили, и возили, и сено заготавливали, когда нашу артель отправляли в помощь колхозникам на уборку. Вручную это делали. Девчонки, кто постарше, те уже наловчились, а я еще не умела, так меня этот самый Носов Александр Николаевич, безрукий фронтовик, и учил косить. Поставил перед собой, литовку дал, а у самого вместо одной руки – протез. Я держала литовку, а он показывал, как ею двигать, что да как. Так и научилась. Он меня оставил одну на поле, говорит: «Пробуй!», потом глянул, что получается неплохо, и поставил в ряд с остальными девушками. И мне нравилось, потому что красиво. Ведешь этой ручкой, чтобы лезвие над землей было - вжух, вжух! - а трава подрезанная, как ломти, падает. Были участки, где машиной скашивали, но мы литовками, все равно, косили лучше, ровнее. Скошенное сено копнили, к стогу на быках подвозили. А потом ребята березу вырубят, и мы на ту березу сено сваливаем. И вершить стог меня научили. Подсадят меня и только кричат: «Под ноги! Под ноги вали!». А под те ноги еще нужно его затащить. Вершить тоже сложно, нужно так, чтобы ветром не сдуло. Потом веревку мне кинут, по той веревке и спустишься, бывало.

Был и остросюжетный момент, о нем Валентина Яковлевна тоже помнит. Дело было в Филимоновке. Люди, занятые на косовице, в основном - подростки, ночевали там же, в поле, в шалаше. От усталости к концу дня с ног валились, а тут еще и голод.

"Председатель колхоза предупредил: не будут кормить – сбегайте. Ну, мы, как словом, так и делом. Естественно, кормить нас и забыли. Привезли простоквашу, а она на солнце стояла – совсем прокисла, одна сыворотка. Мы ее пили, пили, а потом зачерпнули со дна, а там одна грязь, - так, видать процежено было то молоко. И мы решили, как нам и сказали, побег организовать. Костер залили хорошо, и босиком, как были, побежали. А дороги – ужас. Мы ноги тогда в кровь избили. По дороге попалось поле с капустой. Мы кочан выломали, ели, ели ту капусту. Потом морковку увидели, тоже несколько штук вырвали и с голоду прям грязную, чуть обтерев об себя же. Оглянулись – а за нами на лошади верхом – бригадир. Страху натерпелись – не дай бог. И он нас догнал уже почти у самого Иткуля. Там избушка была, вроде конторы местной, и нас туда до утра, как арестантов, закрыли. Сидим – ни живы, ни мертвы от ужаса и неизвестности. Правда, потом председатель, как узнал, что задержали нас и почему сбежали, распорядился нас открыть и отпустить".

Тяжелые времена выпали на детские годы Валентины Яковлевны. Вспоминая их, она часто называет себя пацанкой. Не довелось ей и ее сверстницам тогда наслаждаться собственной юностью, красоваться на вечерках в ярких платьях. Больше девичьей красоты и грации ценились другие качества: ловкость, трудолюбие, выносливость, настойчивость, физическая сила. Подростки, совсем еще дети, заменяли взрослых, в том числе и ушедших на фронт мужчин. В тылу остались старики и инвалиды, демобилизованные по ранению, как тот же безрукий Александр Носов.

Но каким-то чудом юный возраст брал свое. Даже вопреки смертельной усталости, вопреки тяжелым, как гранитная плита, вестям с фронта, то и дело приходящим похоронкам, находили они минутку, чтобы после работы поиграть в лапту, затянуть песню или спеть задорные частушки на злобу дня. По очереди друг у друга собирались в избах, поддерживали друг друга словом и делом.

" Вот мне странно, почему сегодня дети ни во что такое не играют? – Мы играли, придумывали себе занятия. А сейчас такого и нет".

Пришитый к овчинной детали палец всю жизнь напоминает Валентине Быхкаловой о ее военном детстве. Впрочем, таких грубых зарубок на памяти было много, очень много.

Другие настали времена. Другие подрастают поколения, другие у них ценности, игры, песни, развлечения. И жизнь - другая. Но даже спустя многие десятилетия мы, сегодняшние, не должны забывать о том, как и чем жили наши сверстники. Должны помнить, какой ценой ковали победу не только взрослые, но и дети, чем жертвовали, как превозмогали себя, собственную усталость и боль ради общей цели, святой цели – победы над фашизмом.