Дальнее глухое окно, больше похожее на люк, было открыто полностью и, как нижняя губа, свисала вниз, и покачивалось в такт неспешному ходу поезда. В окно пробивался луч утреннего света, октябрьского нетёплого, но всё ещё золотого солнца. И этот луч, на поворотах, зорко осматривал внутренности теплушки: железную неуклюжую печь в углу, отгороженных кривыми жердями холёных офицерских лошадей, и с иной стороны, так же отгороженное жердями, сено, в котором спали Иван да его друг и односельчанин, а кто-то поговаривал в деревне, что и – дальний родственник Прохор. Тот завернулся в шинель и буквально закопался в сено. Иван не спешил вставать. Пару дней назад, он подошёл к прапорщику Давыдову и сказал, что у Прохора подозрение на тиф. Давыдов покачал головой и хмуро ответил:

- Средь людей поменьше болтайтесь.

- Ваше благородие, - подтянулся довольный Иван, - уже кровохлёбки раздобыл, да дёгтю, спасать друга буду. А лошади тифом не болеют. – А после взял кусок извести и нацарапал на дверях вагона одно волшебное слово – тиф, и к ним разом все потеряли интерес.

А тиф свирепствовал, косил людей десятками, тифозных оставляли прямо на перронах, на усмотрение местных властей. А поскольку власть отступала вместе с Колчаком, то выходило, что оставались они на милость проведения и добрых людей. Полковой лекарь говорил о гигиене, но как в дороге соблюдать эту гигиену? Воды нет, сортир – дырка в вагоне, кипятку на вокзале не добыть – всем надо, а где его на все двадцать вагонов напасёшься.

 В Колчаковской армии Иван и Прохор числились конюхами и были приставлены к лошадям генерала Литовкина, полковника Казарезова и прочих высоких чинов. Одна кобыла принадлежала члену Государственной Думы Головинову – крикливому и очень энергичному господину. Однако, подозрительный Прохор, наверно, прав - никакой он не член, а проходимец.

 Попали они в армию Колчака случайно. Сразу же после войны с немцами, в России случилась революция, сначала скинули царя, а потом и тех, кто скинул царя. К власти пришли большевики. Воевать ни Иван, ни Прохор ни за красных, ни за белых не собирались, тем более, что никто не понимал на чьей стороне правда. И накануне запланированного друзьями однополчанами побега, армия Колчака сама поехала в сторону родного дома. Бог благоволил и Иван с Прохором остались при «генеральских» лошадях, а в Казани их теплушку зацепили к Золотому поезду, который тут формировался и который должен был везти под усиленной охраной чертову уйму золота и царского драгоценного барахла. О такой удаче никто даже мечтать не мог: их кормили, охраняли и везли домой.

За Новониколаевском есть станция Чебула, от этой Чебулы до родной деревни с милым названием Светлое Озеро и трех верст не будет. Но Бог сыпал милостью, не останавливаясь. В Омске, вдруг, выяснилось, что по дороге исчезло несколько тонн золотых слитков. Описи не было, генерал Литовкин подпрыгивал перед членом Государственной Думы Головиным и отрицал пропажу. Как выяснилось, описи драгоценностей ни у кого не было, а потому и доказать пропажу никто не мог. И тогда этот чёрт из Думы решил составить опись и заставил вытаскивать ящики с золотыми слитками из вагонов на перрон.

 - Слышь, Прохор, хватит храпеть, - толкнул друга Иван, - разве можно теперь нам спать, когда мы богаты, как буржуи?!

 - Чё, Иванша? Чё не спишь?

 - Я говорю, что мы с тобой теперь, как два буржуя, и на хрена нам теперь большевики со всеми своими декретами?

 - Большевики точно не нужны! Но Ваньша! – счастливый Прохор сел в сене и, протирая глаза, с восхищением сказал, - Как ты это провернул?! А?! Это надо же было так обернуться, я ещё и сообразить ни чё не успел, а ты нате вам ящик золота!

 - Так понимаешь, Проша, у всех паника, все орут: «Красные! Красные! Занять круговую оборону!» А паровоз со всего маху в состав, нас чуть лошади не придавили, ты дверь откатываешь, чтобы матушку вспомнить, а тут ящики золота к ногам подъезжают и никого, все круговую оборону заняли, а кто под вагоны залёг, тех колесами подавило! И крику ещё больше! Все орут, бегают, а ящики с золотом на перроне стоят, и никому дела нет.

- Я вот думаю, можно было бы ещё один ящик подрезать!

 - Нет, Ваньша, - Прохор встал и поднял сенную пыль, но вразумительно заметил. – Большое легче потерять. А тут и так шесть слитков по двенадцать кило – это же дворец построить можно.

 - Дворец, - повторил Иван, но как условились, два слитка твоих, а четыре моих.

 - И за то тебе спасибо, да если бы не ты и твоя башка сообразительная, я бы так и стоял у открытых дверей, а ты меня оттолкнул, хвать ящик, и только потом я понял и дверь запер.

 - Да, это так, но если бы ты дверь не открыл, я бы золота не увидел. Короче: тебе два слитка, а мне четыре, - Иван подал руку Прохору и они сжали пальцы друг друга с благодарностью и будто с клятвой сдержать своё слово.

 - Теперь мы навеки друзья, - сказал Прохор, - пойду лошадкам овса подсыплю, да приберусь пока на ходу, вон сколь навалили.

 В Новониколаевске долго не стояли, поменяли паровоз и прицепили ещё теплушку с поляками, те тоже драпали домой через Владивосток. До Чебулы оставалось около сотни вёрст, и получалось, что проезжать придётся потемну. Всё, кажется, складывалось как нельзя лучше, но вдруг подходит прапорщик Давыдов и говорит:

Заберите одного подозрительного на тиф. Всё равно у вас тиф, вот и лечитесь все вместе, - а сам в стороне стоит, заразиться боится.

 Забрался в нашу теплушку тифозный и руку тянет, мол, Никифор я. А Иван боком обходит его:

 - Вот что, Никифор, мы уже почитай здоровые, а у тебя всё только в начале, потому старайся от нас держаться стороной.

 Переглянулись Иван с Прохором и без слов договорились, как стемнеет, от тифозного будут избавляться, чтобы тот потом не рассказал кому, где и с каким ящиком бежали два конюха. Темноты ждать не стали, оглушили Никифора и подтянули к выходу. Иван обшарил тифозника, нашёл его документы и сунул себе в карман.

- На кой они тебе? – удивился Прохор.

- Жрать не просют, а ему уже без надобности. Вон смотри, зовут его Никифор Огурцов, - потыкал Иван в документ.

Когда раскачали и кинули тело с расчётом под встречный поезд, то Ивана вдруг потянуло из вагона. Он стоял на самом краю, махал руками, пытаясь удержать равновесие, а перед лицом мелькали вагоны встречного поезда и тянули за собой. Но тут Прохор схватил друга за шинель и втянул его обратно в теплушку.

 После, как закатили двери, друзья долго сидели молча, будто переживая всё случившееся ещё раз.

 - Представляется мне, брат Иван, - наконец-то вымолвил Прохор, - что у каждого из нас по три слитка золота? .

 - Согласен, - ответил Иван. – Пойдём готовиться, скоро Чебула, - и они широко раскрыли ворота со стороны откоса.

 Вот проплыла мимо будка смотрителя с единственным фонарём на всю округу, вот деревня Таганай - тёмная, её только угадать можно по лаю собак, вот перегруженный состав замедлил ход на восьмитысячном подъеме… Дверь открыта настежь, все готово: ящик крепко обвязан веревкой, чтобы не разбился, три винтовки, вещмешки, шинели скатаны, прыгать решили налегке.

 - Пора, Ваньша, - прошептал Прохор.

 - Нет, терпим, - ответил Иван, высунувшись из вагона, - сейчас пойдёт левый поворот, и нас ваще никто не увидит.

 - Так от дому уезжаем!

 - Дойдём, здесь всего-то три версты.

 И вот скрипнули колёса, и скрылся из виду паровозный прожектор.

 - А теперь пора, - скомандовал Иван и выпрыгнул из вагона.

 Он не упал, потому что прыгал навстречу бегущей земле, и побежал рядом с вагоном. Прохор подал ящик, Иван принял и исчез в темноте, а Прохор скинул на насыпь всё приготовленное, потом прыгнул, как учил его Иван – ногами вперед, однако Прохор не удержался и упал, но остался лежать. Состав медленно проплывал мимо, наконец-то последний вагон, там два проводника – это самое опасное, главное, чтобы они не увидели. Но они не увидели, потому что Прохор успел сообразить и откатиться в кусты.

 Они шли навстречу друг другу и собирали разбросанные вещи, искали наощупь в темноте, но помогала полная Луна. Собрали всё, не нашли только винтовку Никифора.

 - Нехай с ней, пусть ему остаётся - согласился с потерей Иван, – здесь и без того тяжести хватает.

 - Придём домой, Ваньша, - чуть не заорал Прохор, - я напьюсь! Ей Богу, как свинья, до икоты напьюсь!

 - Не ори! Напейся, только языком не болтай!

 - Да я что, враг себе, что ли?

 Друзья одели шинели, поверх на спину закинули вещмешки и винтовки, с двух сторон подцепили ящик с золотом и смело зашагали в сторону дома. Луна освещала дорогу, по полям, по колкам, всё здесь было знакомо с детства.

 И вот родное озеро Светлое, оно и теперь светилось лунной дорожкой. Друзья остановились на высоком берегу под сосной, Прохор закурил.

- А у меня первая свиданка здесь была, под этим деревом. Стешку, солдатку, помнишь её, у нее Аким раньше нас ушёл, говорят, его сразу убило.

- А, - неопределенно ответил Иван, - а я чуть в озере не утоп, ногу свело. Полезли в мае купаться, только лёд сошёл, ну и свело. Еле выкарабкался, тогда мне дед сказал, что жить буду долго.

Обошли озеро уже видимой в рассвете тропой, но вдруг из-за плетня вышел мужик и остановился, как вкопанный.

- Микола, ты? – спросил Иван.

- Я, а ты кто есть? – не узнал Микола.

- А я Иван, а рядом Прохор, ты что своих не узнаешь? – друзья поставили ящик на землю.

- Ваня? Прохор? Ребята! Живы! Радость-то какая! – кинулся обниматься Микола. - А я было на станцию собрался, хотел в Болотную ехать, да не судьба. Нечего там делать, время лихое, прибьют ещё. Хотел колбаски продать.. А теперь нет, теперь мы ею закусим, у меня и самогоночка есть! Вот, радость-то какая!

Прохор достал кисет.

- Давай перекурим. Мы, Микола, с войны идём, кончилась для нас война.

- А что, прям с ружьями отпускают?

- Правильно, сам знаешь время какое, а как солдату домой без винтовки живым добраться? Вот, видишь, в полном обмундировании, даже со штыком.

Иван спокойно снял с винтовки штык, вроде показать, и ударил Миколу в грудь.

- Ваньша? - удивился Микола и медленно осел на землю.

- И чё теперь делать? – почесал голову Прохор.

- Здесь рядом сухой колодец, понесли туда.

Сначала сбросили ящик с золотом.

- Правильно Ваньша, а то из-за этого проклятого золота всю деревню перережем.

Потом дотащили и сбросили в колодец Миколу.

- Пусть охраняет, целее будет, - пошутил Прохор и наклонился над колодцем, пытаясь разглядеть темноту, – давай-ка сверху присыплем слегка кустарником и травою.

Но договорить Прохор не успел, штык точно угодил ему в сердце. Иван сбросил в колодец Прохора, обе винтовки, прежде чем сбросить вещмешок, положил туда свои документы.

- Все, нет теперь Ивана, - он собрал листву вместе с веточками и травой, и припорошил клад. - Правильно, ты сказал, Прохор, надо прикрыть.

Потом он поднял котомку с колбасой и бодро зашагал в сторону Московского тракта. Он шёл знакомыми полями, жевал колбасу, судьба ему улыбалась, теперь у него было шесть слитков золота.

До Московского тракта всего пара верст. А что будет дальше, Иван уже и не знал, события складывались сами по себе, как бы и без его участия. Вдалеке, в глубоком распадке он заметил огонёк. Удивился, зная, что деревень в этих местах не было, ни деревень, ни хуторов. Но если хутор, то на нём его не знают, а значит, можно будет попроситься на ночлег и рассчитаться колбасой.

Но то был не хутор, то горел костёр, а около костра сидел старик, в светлом овчинном тулупе, в волчьей мохнатой шапке, с белыми пышными усами и белой бородой.

- Привет, дед! – поздоровался Иван. – Никак ты здесь ночевал, заблудился ты что ль?

- Нет, Ваньша, места сии знаю хорошо, плутать ещё не приходилось. Тебя жду.

- Меня? Чудеса, дед, и имя моё знаешь, а я тебя что-то не припомню.

- Коль не видел никогда, то и не припомнишь.

- А ты меня видел? Так что ли? – Иван осмотрелся и увидел у костра обрубок ствола берёзы. – Погреться-то пустишь?

- Погрейся, тепла не жалко, всё одно к солнышку оно летит, а там и так жару много. Вон оно солнышко, уже скоро объявиться.

Иван уселся на обрубок и ещё раз огляделся кругом, ни дома, ни землянки, никакого признака жилья.

- Так и что ты меня ждёшь, старик? Дело есть?

- Дела с тобой делать опасно, посмотри, у тебя руки в крови.

Иван вздрогнул и начал осматривать свои руки, брызнуло, может, а он не заметил. Но нет, руки были чистыми, и на шинели ни пятнышка, Иван даже встал, и осмотрел полы своей шинели.

- Ты, дед, ни чё не попутал? Ты поди обознался, а может я это и не тот, кого ты ждешь?.

- Тебя трудно с кем-нибудь перепутать, ты за день три души загубил: Никифора и двух своих друзей – Прохора и Миколу. Ты выбрал неверный путь, Иван, твой путь – это путь к погибели.

- Понял, ты из попов, - рассмеялся Иван, а я думаю, откуда знает, а тут вон чё, тут проповедь. Тьфу ты, чёрт бородатый! Напугал! Ну, как есть напугал! Но откуда столько знаешь? – Иван опять огляделся кругом, пытаясь понять загадку.

- Неверный путь, говорю тебе…

- Слышь, дед, ты мне в душу не лезь, это мой путь и я его выбрал сам. Не твово ума дело, куда я отсюда пойду.

- Да, это твой выбор, потому и пытаюсь тебя вразумить.

- Дед, ты о себе думай, а я о себе сам позабочусь. Сидишь на печи и клопов давишь, крестьянская твоя душа. Что ты, деревенщина знаешь? Вот и ковыряйся в своей грязи, а людям в душу не лезь.

- Знаю я многое, и про душу тобою загубленные и про золото в колодце – все знаю.

Иван подскочил, выхватил из ножен короткий нож, но осел обратно на бревно, около старика вдруг появился невероятных размеров Белый волк.

- Я сейчас должен умереть? – спросил оторопевший Иван.

- Нет, не сегодня. Твой выбор все ещё за тобой. Можешь идти, коль согрелся.

Иван не мог поверить, он встал и пошёл прочь, он оглядывался и не понимал, что произошло. А старик сидел у костра, шевелил прутиком огонь, и рядом с ним сидел , просто невероятно огромный, белый волк. Иван шёл, не разбирая дороги, и когда вышел на Московский тракт, то не сразу заметил, что окружен всадниками.

- Кто таков? – спросил один из них.

Иван сразу понял, что перед ним отряд красноармейцев.

- Я, ваше благородие, рядовой Никифор Огурцов, - доложил Иван.

Отряд человек десять дружно засмеялся.

- У нас Никифор Огурцов господ нет, у нас только товарищи. И куда ты путь держишь?

- Я, ваше… короче, сбежал с поезда, из армии адмирала Колчака, потому, как насильно был мобилизован. Служил конюхом. Поезд следовал на восток, но он не обычный поезд, он вез золото. Сейчас должно быть поезд в Болотном. Однако, в Новониколаевске к нему прицепили дополнительную охрану – вагон с поляками.

- Вот оно как! Отлично! Спасибо Никифор Огурцов за ценные сведения. Служить пойдешь в Красную армию?

- Так точно, товарищ командир! Конюх он везде нужен, а я и лечить лошадок могу.

- Очень хорошо, скажи солдат, в Болотном живёт поэт и комсомолец Павел Огурцов, он не родственник тебе?

- Никак нет, товарищ командир, я один у родителей на грядке мужик, остальные, простите, бабы.

- А где винтовка твоя, солдат Огурцов? – было очевидно, что командир все ещё сомневается.

- Когда из вагона прыгать, я прежде винтовку бросил под откос, но потом в темноте не нашёл.

- Далеко отсюда? У нас, видишь ли, всякая винтовка на вес золота.

- Верст пять будет, - Иван махнул в сторону железной дороги.

- Петро, забери с собой товарища Огурцова, поищите винтовку, и на заимку. И оружие добудете, и все сомнения снимем. А откуда у тебя столько колбасы?

- Прошу прощения, своровал.

- Поделишься?

- Поделюсь, конечно, не моё, общее!

- Всё. В путь. Встретимся на заимке.

На поиски винтовки командир выделил двух человек. Очевидно, что не доверял он новоиспеченному Огурцову. «Вот когда винтовка Никифора «выстрелила», - улыбался Иван, сидя на одной лошади с Петро. Винтовку они нашли сразу и тропками, которые указал Иван, скоро оказались на желаемой заимке.

Армия Колчака вперемешку с белочехами отступала на восток. Весь ноябрь и первую половину декабря народ жил под страхом смерти. Колчаковцы лютовали: отбирали скот, лошадей, телеги, сани и рекрутировали мужиков, заставляя везти отступающую армию. Кого-то отпускали, кто-то сбегал, бросив лошадей и сани. Мужики уходили в партизаны, стреляли по колчаковцам из-за угла, появились небольшие партизанские отряды в Старой Чебуле, в поселке Горном. Активно действовали отряды в Тайге и на Алтае, особенно успешно,- в Барабинских степях. Колчаковцы сражались за Россию, но Россия отвергла их.

Новоиспечённый Никифор Огурцов – он же Иван, Ваньша из деревни Светлое Озеро, служил в Красной армии, на рожон не лез, но и в окопе не отсиживался, скоро оказался главным конюхом при командирских лошадях. Однако, получил ранение. Ранение пустяковое, но начала гнить нога. Сначала был госпиталь, потом отправили на лечение в Омск, оттуда в Крым, на воды. Война давно кончилась, а он продолжал мыкаться по госпиталям и водолечебницам. Итог оказался страшным, ему ампутировали левую ногу. Он долго привыкал к костылю, а потом - к протезу. Но, на этом беда не закончилась, всякая малая царапина начинала гнить и долго заживала, Иван забыл, что такое жизнь без боли. Орден Красного знамени, который украшал его грудь, открывал ему все двери, но радости не прибавлял. И только в 1929 году ему удалось добраться до станции Болотная, здесь он планировал купить лошадь и проведать золотой клад в сухом колодце. Чтобы его не узнали, хотя он и изменился за эти годы изрядно, отпустил «ленинскую» бородку и «сталинские» усы. Но на базаре в Болотном при покупке лошади его узнал земляк, сообщил, что деревни уже нет, кто помер, а кто уехал сам. На радостях земляк пригласил «Ваньшу» к себе в гости и поплатился и сам и жизнью жены. Ваньша вышел из их дома, спокойно, не торопясь сел на только что приобретённую лошадь и поехал навещать родную деревню.

Домов на Светлом Озере уже, и правда, не было, только - несколько сараев и загонов для скота. А озеро прозрачно играло на солнце, песочек волнистыми барханчиками украшал дно мелкого залива. Добрые сосны знакомо качали головами, противоположный берег желтел высоким обрывом – все было на месте, не стало только родной деревни.

Сухой колодец Иван нашёл сразу, тот ещё больше подгнил и обвалился. Иван привязал к березе лошадь, нашёл толстый сук, закрепил веревочную лестницу и стал спускаться в колодец. На дне немного веток, гнилых венцов колодезного сруба, сгнившие тряпки с костями друзей и истлевший ящик с нетленными золотыми слитками.

Иван поднял один череп, потом другой:

- Ну, что, братья, как вам в аду небесном? И у меня скоро такая же рожа будет. – Иван присел, задумался о несправедливой жизни. Вот, он уважаемый человек, орден есть, квартиру дадут где ни попросит боец за Советскую власть, золото – шесть слитков - дождались его возвращения, и не стар: еще тридцать семь годков, а воняет от него, как от дохлого, гниет он язвами по всему телу. Сложил Иван слитки в мешок заплечный, одел тугие лямки и ступил прежде костылем на лестницу. Сук, к которому была прикреплена лестница, треснул и обрушился на голову Ивана.

- Не может быть! – удивился Иван. – Так не бывает!

- Бывает, - ответил кто-то сверху.

- Ты кто? Слышь, ты кто?! - И тут Иван увидел в светлом окне колодца старика, белого, с такой же - белой - бородой.

- Несколько лет назад я пытался тебя образумить, но ты сделал свой выбор сам, разве мог тебя кто-то остановить кроме тебя самого?

 – Слышь, дед! Я тебе заплачу, помоги выбраться! Дед, ты где? Это ты, который был с Белым волком? Дед, ты поможешь мне?! Ты же добрый, дед, да?

- Нет. Не помогу. Прощай.

- Я тебя убью! – Иван схватил винтовку.

- Она - ржавая, ты, даже, себя убить не сможешь.

- Гад! Так зачем же ты сюда пришёл, скотина!?

- Лошадку отвязать, она-то зачем страдать будет. Так что за лошадку ты не беспокойся.

- Дед, я тебе все золото отдам, выручи меня!

Но Ивана уже никто не слушал. Арефа шёл вдоль светлого, сияющего на солнце озера, он вёл под уздцы пегую лошадь, а летнее солнце поднималось всё выше и выше.

Умирало зло.