Хаврония всю жизнь страсть как не любила свое имя. Когда-то и отцу младенца, очень состоятельному купцу, оно тоже показалось не благозвучным, но поп уперся:

- Все по святцам, я не вправе нарушать церковный закон и лишить ребенка его ангела-хранителя. И если сегодня 25 июня, значит, так Господу Богу было угодно назвать сия дитя во имя святой преподобномученице Хавронии.

- Так что же теперь девке мучиться всю жизнь с эдаким поганым именем, - возражал отец девочки и предложил двойную плату за крестины.

Но в тот день отец Онуфрий был крайне не сговорчив, и виной тому была его законная супружница, попадья матушка Авдотья, которая из своей природной вредности, выразила ему неуважение и крайнее неповиновение. И ничего в том не было бы необычного, если бы сегодня это не произошло в присутствии детей, которые не токмо не встали на его сторону, но при этом они ещё ехидно и крайне паскудно ухмылялись.

Хавронии помогла революция, когда в феврале 1917 года буржуи скинули Николая II и за восемь месяцев, практически уничтожив экономику России, возвели на престол большевиков - больше никто не решался править российскими развалинами. Это случилось в октябре все того же удачного на события 1917 года. И революционно настроенная Хаврония стала Октябриной!

К тому времени она уже закончила Змеиногорские высшие курсы и всею силою приступила к ликвидации безграмотности сельского населения. Она была убеждена, что без всеобщего образования будущего у молодой советской страны нет.

 Своего будущего супруга и революционера Алексея Никитина она встретила в 1918 году, когда белое движение при поддержке стран Антанты начали гражданскую войну. Большевики радовались рано, мирная смена власти в России была прервана Гражданской войной, в которой братья, отец и сын разделились по разные стороны баррикады. Случилось самое страшное: славянский род начал убивать сам себя.

Но закончились и эти лихие времена, зарождалась новая неведомая и невиданная жизнь. Октябрина вступила в партию, мужа, как опытного партийца, часто переводили с одного места на другое, за почти десять лет они объехали всю Сибирь, но вот наконец-то в 1927 году они осели в Болотном. Алексей на ответственной партийной работе, а Октябрина была определена на работу женорганизатором.

В Сибири шла коллективизация. Агитаторы сбились с ног, но если бедняки с охотой вступали в колхоз, то середняки размышляли, прикидывали, тянули время и не спешили объединятся. Кулаки же, которые владели и землями, но не обрабатывали её, и имели сельхозинвентарь, который, как и землю, отдавали в аренду, взимая в счёт оплаты зерном и высчитывая сломанный инвентарь по грабительским ценам. Кулаки в колхоз не вступали, и всячески препятствовали вступлению других, потому что они теряли батраков, с которых привыкли стричь хорошие прибыли. Осевшие в деревнях колчаковцы, тоже подстрекали колеблющихся не вступать в колхозы. И тогда, молодая советская власть придумала работать с женщинами, которые не имели грамоты, но имели влияние на мужей. И этим делом – пропагандой колхозной жизни занялись женорги, которые вместо райкомовских агитаторов ходили по деревням и сёлам и пытались просветить женщин.

- Вот ты, Октябрина, скажи, - поднялась Валентина крупная и очевидно очень сильная женщина, - я всю жизнь робыла, чтобы у меня корова была, а когда лошадка появилась – так совсем радость, и топерича ты говоришь – отдай! Это же грабеж! А, бабоньки? Или я чего-то не понимаю? Так объясни мне дуре деревенской, чтобы я завтра взяла буренку свою да тебе отвела.

- А дитёв я куда дену ежели в колхозе работать начну? Вот сама посуди. – Поднялась и закричала другая, круглая, как мяч и вся в конопушках. - Утром ушла, а вечером пришла. А дети? Кто присмотрит, кто накормит, кто срать посадит, кто жопу ему вытрет? А когда у меня корова в стайке, и бычок и курочки здесь же, я всё успею. Али не так. Али я совсем баба дурная?!

- Для детей мы детский сад организуем, куда детей сдавать на день будете.

- Это какой такой сад, это кому сдавать, - удивились конопушки.

- Да неужели у вас в деревне нет женщины, которой дитя свое поручить можно? Не поверю, что у вас таких нет!

- Ну, если только Анастасия, наверное, - сказал кто-то робко.

  - Да, Настя она с дитёв пушинки сдувает, для нее все дети – ангелы.

- А где эта Анастасия?

- Где, дома, где и положено матери быть, у неё своих четверо, это мы здесь лясы точим, а она при доме, где бабе и положено быть.

Агитировать женщин – это дело очень мудрёное, даже в какой-то степени безнадежное. У мужиков, у тех хоть перекур есть и возможность подумать, а у женщин суд вершиться враз, одним махом, наотмашь и с визгом. Кричали женщины все разом, ничего нельзя было понять, но все обсуждали детский сад.

- Женщины! Товарищи женщины! Прошу внимания! Кто из вас самый крепкий хозяин, поднимите руки. Отлично. Вот вы,- обратилась Октябрина к одной из женщин с поднятой рукой, - вы с мужем трактор купить сможете?

- Корову смогём, а трактор, пожалуй, нет.

- А если все вместе соберёте деньги, сможете? – продолжала Октябрина.

- Сообща-то смогём, наверное, только кто деньги собирать будет?

И опять загудели бабы, загудели. Хай такой поднялся, что подкинь полено, пока не загорится, на пол не упадёт.

- Бабонки! Да тише вы! Вот колхоз для того и нужен, чтобы и деньги собрать и трактор купить. Колхоз – это вы, потому что вы собрались и решили все вместе: на что деньги потратить в первую, а остальные во вторую очередь, по-хозяйски. Вот ваша Анастасия, я знаю ее, здесь через два дома живёт, это у неё муж утонул?

- Утонул, не приведи Господи! Попал в полынью, да не выбрался.

- А если бы не вы все вместе ей хлеб помогли собрать, и сена наготовить и дров наколоть. Да если бы не вы, выжила бы Анастасия со своими четырмя ртами? А почему так получилось, а потому что вы общиной живёте, друг дружке помогаете – а это и ес ть колхоз. На покос или иная забота, кому детей оставляете? Друг дружке! Чем не детский сад? Вы и без меня колхозом живёте. Трактор один все поля вспашет и больше, если захотите, единолично столько не осилите, трактор он железный – паши сколько хочешь, а мужик, он один, его поберечь надо. Всё ж, какой-никакой, а свой.

- А мужики при бабах останутся или тоже общие будут?

- Да ты уж молчала бы, они и так все твои!

И вдруг поднялся визг, две женщины схватили друг друга за волосы и давай тягать по всей избе. Разняли сами бабы, развели по углам. Валентина крепкая и высокая, сама как трактор, пригрозила:

- Людёв не стесняетесь, так хоть бы уполномченную постеснялись. Всё мужика делют. Тьфу, прости господи, а там мужичёнка-то, не поверишь Октябрина Георгиевна, на одну ладошку посади, другой прихлопнуть можно.

- Худой петух, да ебкай! – возразила конопатая и сама прыснула в со смеху в подол.

И опять покатились бабы, но уже со смеху.

- А у самой-то дети есть? – выкрикнул кто-то из женщин.

- Нету, бабоньки, детей у меня нету.

- То-то легко ей рассуждать, да в детсад детей сдавать. Ей своих не водить, а чужих не жалко!

- Подмороженная я, бабоньки. Это ещё в девятнадцатом году из Александровки мы с Алексеем моим от колчаковцев по полям убегали. Ноябрь уже был. Шли пешком и в стогу заночевали. Вот и подморозилась я тогда, Алексей вообще чуть без ног не остался, но старичок один помог, принёс лекарства и спас его.

Вдруг распахнулась дверь и на пороге появилась Анастасия, в валенках на босу ногу, в зипуне и наспех накинутой шали:

- Бабоньки! Кулаки Октябрину задумали убить!

Наступила тишина, которую прервала Валентина, она как исполинская башня, поднялась во весь рост:

- Откель знаешь? А коль напраслина?

- Старичок один сказал.

- Что за старичок?

- Да откель мне знать. Постучал в окно и грит, беги к бабам в школу, предупреди, что кулаки Октябрину убить задумали. Ну, вот я и прибежала.

- А старик где? Из наших? Кто?

- Нет, не наш, пришлый, в шубе и шапке мохнатой, я у татар раньше такие видела. Но сам не татарин, русский.

- Вот что, бабонки, - распорядилась Валентина, - Октябрину надо полями вывести.

- А мне в Баксон, там у меня завтра собрание будущих колхозников.

- Поведёт Маруска, она скора на ногу, Вера и Аксинья – молодые да скорые с ней пойдут. Проведёте до Дальнего Падуна, а дальше сама найдет дорогу.

- Ой-ё-ёй! А волки-то как? Волков нынче много, чуть не по деревне ходють, - взмолилась молодая и красивая Маруська.

- Меня не трогают, я же много по деревням хожу, и по темну случалось, и в метель, я видела одного, белого, очень большого, с лошадь, но он издали идёт и не нападает.

- Вот! А я что говорила?! – взвизгнула Маруся. - Есть у нас Белый волк! Есть! А вы мне не верили, так теперь уполномоченной из женорга поверьте.

- Бабы, - гаркнула Валентина, - чтоб мужикам до поры ни слова! Кулачье поганое, крови им нашей мало!

- Из Болотного до Карасева восемнадцать верст, я шла четыре часа и волков не встречала, - стала рассказывать Октябрина, - а до Баксона около десяти, там я и заночую. Но Белого волка я часто вижу, и иногда мне кажется, что он меня охраняет. Я же слышу – воют, а ко мне не подходят, и тогда я начинаю понимать, что рядом где-то Белый, волки его боятся.

- Вот и дожили, бабоньки, до счастливой жизни: люди убить хотят, а звери защищают. Воистину человек страшнее зверя стал!

- А потом куда пойдешь? И всё пешком?

- Не скажу куда потом пойду, бабоньки, не обессудьте, видите, как дела оборачиваются, значит, хорошее дело я рассказываю, если кулаки меня убить собрались. Если вы разбогатеете, то кто ж их кормить будет? Правильно или нет? Кулак – потому и кулак, что всех в кулаке держит, не трепыхнёшься. Он из тебя, если захочет, все кишки выдавит.

- Нет в людях Бога, все растеряли! – заключили конопушки.

- Ну, что бабы, у каждого свой разговор дома будет, - Валентина показала кулак, и все поняли, что её Федору сегодня придётся жить трудно. - Но завтра все к председателю, заявления писать будем. Хочу богатой стать! А? Кто ещё хочет, поднимай, бабы, руки!

Историческая справка:

Прототипом рассказа стала Хаврония Георгиевна Никитина (Кашина), которая родилась 24 мая (крестили 25 июня) в 1901 году, в семье крестьянина-кулака. В апреле 1927 года была переведена на работу женорганизатором, для работы с женщинами, которые в большинстве были безграмотными. В одной из деревень, агитировала женщин вступать в колхоз. Кулаки решили ее проучить, учинить расправу за деревней. Об этом стало известно женщинам, они вывели её огородами. На лице у Никитиной был шрам - свидетельство о непростых временах.