Я увидел отряд хана Али, когда он миновал Ояшинское урочище, он не стал останавливаться на отдых, а только принял подарки своих подданных и продолжил путь на север. Я уже знал, где остановится на отдых хан Али, и решил непременно встретиться с ним.

И когда Али сел отдохнуть под царственной сосной, я был уже на месте и, уличив момент, пошел к нему с поклоном. Но злой сакча-часовой не пустил меня, чуть не заколол. Прогнал с угрозами и пикой, ещё тыкнул напоследок пониже спины.

Али услышал шум и спросил сакчу:

– Что хотел этот человек?

– С тобой говорить, великий хан!

– Пусти его.

Сакча выдернул из моих кожаных ножен короткий меч, который чаще служил мне ножом.

– Иди, владыка ждёт, – приказал и почтенно склонил голову.

Вот же гад, думаю, сначала задницу мне пикой проколол, а теперь поклоны раздает.

Я прошёл к огромной сосне, под которой сидел молодой хан Али, снял платок с головы и поклонился до земли.

– Что ты хотел сказать, славянин?

Худое лицо Али было болезненно желтым, глаза окаймляли синие круги, он был молод и стар одновременно, а по печали в глазах я догадался, что он думает о смерти.

– Ты назвал меня необычно – славянин.

– Я много читал. Говори.

– Хочу отдать честь отважному воину Али – хану Сибирскому, отроку легендарного рода Шибанидов, предку великого Чингисхана, сыну достопочтенного хана Кучума!

– Ты разве не знаешь, что русы напали на Сибирское царство и идет бой?

– Знаю, но прежде этого похода русских достопочтенный хан Кучум напал на Сибирское царство, убил повелителя Сибири хана Едигера и отказался платить ясак.

– Лжешь, собака! – блеснул чернотой глаз Али, но сдержался. – Что ты делаешь здесь? Ты лазутчик?

– Нет, я живу здесь.

– Где же дом твой?

– Везде, но зимую я у чатов в юртах Акбалыцких.

– Откуда так хорошо знаешь язык наш?

– Я много знаю языков и наречий, достопочтенный хан. Ещё до великого мора. Вёз с отрядом ратников дань Ибаку – хану Большой Орды. На отряд напал огромный шатун, я был ранен и оставлен в юртах Акбалыцких. Местный шаман-ведун лечил меня. Три года там был, пока не научился снова ходить.

– Ложь твоя изрядна, Ибак-хан – старший сын Чингисхана, значит, ты живешь уже триста лет? Сколько же лет тебе сейчас, лжец.

– Не знаю, великий хан, давно живу, а как давно – уже и не помню.

– Как смеешь ты лгать мне?! – юноша задумался, откинулся на ствол дерева и посмотрел в царственную крону. – Дерзость твоя велика. Никто не знает день своей смерти, а ты – знаешь – ты умрешь сегодня, – хан выразительно посмотрел на сакчу. Тот понял всё, и я понял, что Али приказал меня убить.

– О, великий хан, неужели ты никогда не лгал? Если скажешь – нет, то уже солжёшь.

Юноша опустил голову, молчал минуту, думал неторопливо и основательно.

– Было. Но потом я узнал, что лжец не достоин памяти потомков! – в его словах угадывалась способность глубоко мыслить.

– Я не встречал более хитрого народа, чем твой народ, добрый хан.

– Хитрость в бою – это не твоя трусливая ложь! – и этот ответ, понял я, был плодом долгих раздумий молодого хана.

– Почему же «трусливая»? Как видишь, я не боюсь

смерти.

– Лгут только трусы, а если лжёт мужчина, то он трус вдвойне.

– А если лжёт правитель?

– Такой правитель недостоин своего народа, и судьба его – смерть и презрение.

– Ты мудр, хан Али. Пусть вечна будет душа твоя, пусть долог будет жизненный путь великого воина, пусть жены твои будут плодовиты, а войско смелым, а народ единым как кулак, в котором соединятся все племена ваши, – я знал, что говорил, я говорил как раз то, чего не было ни у Али, ни у Кучума, залившего землю сибирскую кровью единоплеменников, когда насаждал огнём и мечом веру мусульманскую. С тех пор у огромного Сибирского ханства не осталось и намёка на единство.

– Ты смелый человек, славянин, оказывается, ты умеешь не только лгать, но и говорить правду. Говори только правду, и тогда, может быть, я подарю тебе жизнь, – Али помолчал, внимательно глянул на меня и произнёс: – Мне шестнадцать лет и я скоро умру... Юноша сказал эти слова неожиданно доверительно и спокойно.

Мне было жаль юношу, много его родных отличались слабым здоровьем, и всему причиной были семь тысяч женщин Чингисхана, которые подарили Орде более шестисот детей. Через пару веков близкими родственниками друг другу приходились уже около семнадцати миллионов мужчин и ещё больше женщин.

– Великий хан, сегодня не день моей смерти. Ты едешь лечиться на север к кунчурукским шаманам, они ждут тебя, тебя ждут подарки и лечебные травы. Тебя повезут на неприступный остров Кучума, сухой хвойный воздух вековых кедров, кумыс и травы вылечат тебя.

– Я люблю тот остров! Он неприступен, как крепость, – успокоился и удивился Али. – Но как ты много знаешь, лазутчик! И почему тебе до сих пор не отрезали язык? Говори ещё…

Вдруг Али закашлялся, видимо, внутреннее волнение и надежда на выздоровление, посеянная мной, вызвали этот приступ, он кашлял долго, глубоко и хрипло и скоро сплюнул сукровицу, откинулся спиной на теплую сосну. Халат его распахнулся, и я увидел тщедушную впалую грудь, он дробно дышал, но глаза горели огнём и желанием жить.

– Скоро твой отец будет предан своим народом, его убьёт не враг, а друг. Скоро ты поведёшь войско Кучума и будешь пленён. Тебя не убьют, но ты будешь жить со своими подданными среди русов, русский царь помилует тебя. А в Сибирь придут жить славяне. Остатки твоего народа будут жить с ними в мире.

– Нет! Мой народ – великий народ! Он не позволит чужеродам топтать мою землю.

– Твой народ – великий народ, но после великого мора и междоусобной войны за власть твой народ устал жить, жёны уже целый век приносят слабых духом мужчин, народ устал воевать и умирать, он начал вырождаться. Самые сильные останутся и будут жить в мире со славянами и вместе защищать потом твои земли. Но, великий хан, наступит время, и славяне, в свою очередь, начнут вырождаться, и их жёны устанут ждать смелых мужчин, и их начнёт губить жадность и междоусобица, и Сибирь, по которой опять пройдет мор, вновь станет такой же пустынной, как сейчас.

– Неужели, ты говоришь правду? – Али посмотрел на сакчу, будто ища поддержки.

– Великий хан, – продолжил я, – пройдут годы, много лет, здесь будет стоять город, вон там – на холме, а на месте болота раскинется рукотворное море и по нему поплывут быстрые струги. Я расскажу людям о тебе и о горе твоего народа, уставшего жить и позволившего поссорить свои роды!

– Как зовут тебя, лазутчик?

– Арефий, добрый хан.

– Арефий, – повторил Али и вдруг глянул на меня пристально и даже с вызовом: – Ты знаешь день моей смерти?

– Да, великий хан. Знаю. Но ты будешь жить долгую жизнь.

– Почему ты не говоришь день? – Али уставился на меня с настороженным любопытством.

– Человек не должен знать день своей смерти, великий хан, – я отступил назад, смиренно склонил голову и приложил руку к груди. – Прости, великий хан, но таков закон жизни.

Хан поднялся. Передо мной стоял высокий, худой юноша, но я знал, что скоро его тело нальется силой и он поведет свои отряды в бой. А сейчас он вдруг заторопился, потому что у него родилась уверенная надежда, и я его понимал, ему не терпелось в бой, но прежде предстояло победить болезнь.

– Верни оружие, – приказал юноша. – Живи, лазутчик.

Хан не прощаясь и более не глянув на меня поспешил в свой шатер. Я вновь приложил руку к груди, склонил голову и стоял так, пока хан не скрылся в шатре. Мимо прошел сакча. Остановился и отдал мне меч.

– Без обид, – произнёс он и пошёл прочь.

«Да, конечно, – подумал я, – какие могут быть обиды, просто я просижу сегодня весь вечер в шайке с травами, чтобы рана не загнила. Но ладно рана! Она-то заживёт, а шаровары теперь новыми уже не назовёшь».

Утром я вернулся на место стоянки отряда хана Али, посидел на его месте под древней сосной, поглядел в изумрудную царственную крону, которая блестела и переливалась в хвое, отражавшей лучи восходящего солнца. Потом прошёлся по поляне, на которой остались чёрные пятна костров.

Хан Али ушёл в йорт-поселение Кунчурук.Тамошний шаман, сухой кедровый воздух острова Кучума, болотные травы и местный багульник спасут его и больше он никогда не вернётся под нашу древнюю сосну.

До начала строительства дамбы через речку Болотную – Сазсу оставалось триста лет.