По приходу колчака численность ячейки была уже 15 человек и был организован партизанский отряд. Перед этим провели маевку. От Коурака и Болотного присутствовали более 50 человек. Был избран штаб. Иван Митченко из д. Мостовского – командиром, Василий Козлов – заместителем, Тимофей Янченко из с. Гутово – комиссаром. Восстание было назначено на 28 июня 1919 года (или 11 июля по новому стилю). На этой маевке присутствовал провокатор Федоров. Он свое злодейское дело сделал в этот же день. Все были преданы им и Кандаковым из Кусково. К тому же Сафон Янченко, не согласовав, не посоветовавшись ни с кем, хотя и знал об организации отряда, семь раз выстрелил из нагана в начальника колчаковской милиции Галагана. Убить Галагана ему не удалось, а вот список членов партизанского отряда, который лежал у него в кармане, попал в руки Галагана. В июле 1919 года в с. Гутово были расстреляны белогвардейцами 36 человек.

      Сонная тишина мертвых улиц сменилась стуком конных копыт и лязгом оружия. Начались массовые, одиночные и групповые аресты. Как бешенные собаки рыскали каратели по селу и вылавливали одного за другим участников партизанской группы.

      Первыми были схвачены братья Тимофей, Иван и Егор Янченко, Калмыков и другие. Десять вооруженных солдат, прихватывая по пути новых арестованных, вели их к волости. Но прежде чем посадить их в каталажку, всех привели к дому, где остановился Галаган. Когда арестованных ввели в ограду, Галаган уже стоял на крыльце. В дикой злобе он рявкнул: «Всыпать, всыпать!» и жгучими змеями впились в тела нагайки. На рубашках заалели пятна крови. Больше всех били Тимофея Янченко.

- А ну шомполами! – крикнул озверевший Галаган. Блеснули шомпола, впиваясь в избитые окровавленные тела, вбивая клочки одежды в зияющие свежие раны.

Над селом стоял раздирающий стон матерей, жен, сестер, братьев и детей.. после 10 часов вечера было приказано не ходить по улицам и не открывать окна домов.

      В коридоре каталажки тускло горела лампа. Утомившийся часовой присел в углу и дремал. Послышался топот тяжелых сапог. Группа пьяных офицеров во главе с Галаганом приближалась к камере. Щелкнул тяжелый замок. Дверь с силой распахнулась и на пороге показалась длинная фигура Галагана.

- Бей красную сволочь! – крикнул он и орава пьяных офицеров ввалилась в камеру.

- Изверги, - крикнул Вячеслав Шубин.

Ему сломали руку, прибили ее гвоздями к плечу.

-Господа, у меня есть предложение: засолить большевиков, чтобы не протухли, - прохрипел Галаган.

И горячие кровавые раны были засыпаны солью.

К вечеру на третий день арестованных выставили в колонну по четыре. Их было 36. Синие лица, опухшие губы с запекшейся кровью, ввалившиеся глаза, вздувшиеся синими, красными рубцами тела.

- Куда погоните–то их? – спросил кто–то из толпы собравшихся сельчан.

- В Новониколаевск, - ответил офицер, пряча ехидную усмешку в усы.

   Кое–кто из родственников побежал домой. Возвращались с узелками хлеба, сухарей, пытались проститься, но их не подпускали.

  Из дома вышел Галаган, поп Стефан и несколько офицеров. Арестованных повели через мост за Иню.

- Мама, прощай! – бессильным голосом крикнул Вячеслав Шубин. Сзади ревела толпа женщин и детей. Бежали за арестованными, но их отталкивали, били прикладами.

Арестованные медленно спускались под гору, к мосту. Они еле-еле двигали ноги, а Вячеслава Шубина вели двое. Он был избит сильнее всех. В нем трудно было узнать человека – в этом теле с поломанными костями, вырванным глазом, вывернутой рукой, вырезанными на спине лентами. А ему было только 23 года. Подобные муки переживали и другие арестованные.

     Привели их к месту расстрела – на мысок за Иню. Еще раз избили почти до смерти. У ямы поставили пятерых. К ним направился священник. Подошел к Тимофею Янченко, но тот оттолкнул его: - Заткнись, долгополая крыса, - крикнул он, и забыв про боль, мужественно выпрямился, разорвав ворот рубашки и обнажив грудь, сказал спокойно: «Стреляйте, сволочи, - всех не перебьете, с нами миллионы!».

Раздался залп, второй. Так погибли 36 большевиков.