Матрос Тихон Сорокин

Летом 1912 года из Севастополя приехал в Лотошное на побывку матрос Черноморского флота Тихон Сорокин. По этому случаю богатые родственники Тихона собрали гостей. В числе их был и поп Лука. Молодого матроса  называли почтительно, по имени  и отчеству. Перед тем, как выпить чарку, приговаривали:
- Дал господь повидаться со служивым!
- Если он, милосердный, пошлёт, то Тихон Егорович службу царю закончит и к будущей осени совсем домой возвернётся!
А матрос, к удивлению гостей, называл попа не батюшкой, как полагалось, а Лукой Степановичем и сразу же вступил с ним в спор. Все так и обмерли, когда Тихон заявил:
-Всё обман! Бога нет! Иконы – деревяшки!
Разгорячившись, матрос так стукнул кулаком о стол, что посуда подпрыгнула. Ошарашенный поп не знал, как отвечать и стал говорить смущённым гостям, что Тихон тронулся умом.
А потом матрос ходил по знакомым и открыто поносил порядки и царя.
На Сибирской улице, в избушке Ивана Камардина матрос задержался, заливисто хохотал, переписывая стихи о деревенских богачах в свою небольшую записную книжку, а хозяину оставил печатную брошюру.
- Эта книжка о свободе. Её нам дали добрые люди в Севастополе, когда наши корабли пришли из Владивостока в Черное море. Во флоте поднимался за свободу один броненосец. Есть , брат, геройские люди! Но тогда другие корабли опоздали, и броненосец ушёл за границу.
Матрос встал, выпрямился и поднял руку. Глаза его заблестели , и он убежденно продолжал:
- Теперь будет не так! Поднимутся все. Будет революция, и все пойдёт по–другому!
Зашёл матрос и к учительнице П. М. Богатырёвой. Он слышал, что она в девятьсот пятом году сидела в томской тюрьме, в селе собирает деньги на покупку книг для библиотеки. Матрос выложил пять рублей.
- Библиотека – дело хорошее, - заметил он.
Перед отъездом Тихон на прощание сказал братьям:
- Может быть, не увидимся, а увидимся в такое время, когда все в этой жизни изменится: будет братство, равенство, свобода.
- Мы не знали тогда – что нам делать и как быть. С перепугу и по совету попа Луки сожгли привезённые Тихоном книги, - рассказывал потом брат матроса.
Матрос уехал, а зимой взбудоражило многих пришедшее от него из Севастополя письмо, с вымаранными царской цензурой строками. Оно бережно хранилось в семье.
« Дорогие мои, здравствуйте и прощайте! Пока не наступило время исполнения приговора, я решил, написать вам письмо… Нас осудили сто сорок человек. Семнадцать человек признали главарями и приговорили к смертной казни, в том числе и меня. Шестьдесят восемь человек – по восемь лет каторжных работ, а остальных - по пять–шесть лет каждого…»
Далее шли поклоны родным и знакомым. А кончалось письмо так:
« Но, смерти смотрю прямо в глаза и не устрашуся. 10 ноября 1912 года, бывший моряк Тихоокеанский и Черноморский Тихон Сорокин».
После революции стало известно, что Тихон Сорокин состоял в подпольной организации матросов военных кораблей Черноморского флота и рабочих Севастополя. Готовилось восстание. Но организация была раскрыта. Сорокина в числе руководителей подпольной организации, по приговору Севастопольского военно–морского суда, расстреляли. По решению Севастопольского горсовета, в 1923 году прах революционеров был перенесен на городское Кладбище коммунаров.
О матросе в селе говорили много. Шло время, и поглощённые работой люди замолчали. Впрочем, след остался. На Земеровской улице в своей пластяной избушке портной Ананий Левченко сидел за машиной с неоконченным заказом. Эти дни не покидала его дума о матросе, и шитьё с рук валилось.
Как же так?
Пришёл заказчик Лука Деповской, а работа не сделана, и Ананий, вроде - нездоровый, сидит.
- Что скажешь, Лука, про Тихона? – спросил Ананий заказчика.
- Что? Борец за свободу. Я о таких еще мальчишкой, в Харькове, в пятом году слышал. У нас на паровозном я раз бумагу нашёл о борцах за свободу и стал читать, а старик–конторщик остановил: - Ты, щенок, ещё не был битым, так будешь,- и отобрал у меня ту листовку.
С того разговора между Ананием и Лукой завязалась не то, что дружба, а более близкое знакомство, чем между остальными односельчанами.