5 февраля 2007 года.

Он, наверное, был рожден не для крестьянской работы, а для цирковой карьеры, может, для выступлений на аренах больших городов. По крайней мере, когда я видел его, задумавшимся на высоком яру Ини, летней порой, когда я видел его физические данные – рост в два метра, ручищи, рассчитанные, видно, на троих, но доставшиеся одному, основательный корпус и ноги атлета, которые могли выдержать нагрузку в несколько десятков пудов груза, я всегда думал, что такой человек мог прославить Изылы на многие сотни или тысячи километров окрест.

Но, он родился в крестьянской семье, где было много детей – мал мала меньше, которых надо было помогать родителям подымать. Да и родился он в такое время, когда часто случались войны: большие, требующие больших жертв. На две войны он сходил – на русско-японскую и первую империалистическую – сходил не для прогулки, а чтобы заработать медаль «За храбрость» - за взятие двух языков, которых изылинец Горячев, оглушив, притащил сразу обоих, держа под мышками.

Поначалу хохота было от солдатской кобылки-братии, но потом начальство пожаловало Александру медаль за отважное поведение в бою.

У Александра Ивановича был очень красивый  профиль: и лицо, и нос, скорее орлиный, но очень прямой, и волосы, черные, смоляные, как крыло ворона. Словом, я всегда думал, что именно таким, как Александр Иванович Горячев, был знаменитый и бессмертный монах Пересвет, который 8 сентября 1380 года сошелся с татарским богатырем Челубеем на Куликовом поле, чтобы вбить первый гвоздь в создание Русского государства. Это мы говорим к тому, что профессор Ключевский из МГУ имени Ломоносова в 19-м веке единожды изрек, что государство Российское возникло на Куликовом поле. Да, в поединке Пересвета и Челубея победителей не было: оба они, ударив друг друга копьями, упали замертво, и началась битва - та жесткая и кровавая...

Трудился Александр Иванович на своем поле в 5 десятин, имел 4 коровы и столько же лошадей, тридцать овец, числясь в середняках.

Но, вот пришли тридцатые годы 20-го века, когда устои патриархальные стали  сдвигаться со своих якорей. Да...  Стали создаваться колхозы. Но наш герой пошел на строительство «железки» Новосибирск-Новокузнецк, проходившей в полутора километрах от Изылов.

И сразу стал на стройке той - знаменитостью. Начальство поручило ему сделать загон для лошадок, которые использовались на подвозе грунта для насыпи железной дороги. Задание было не из легких, а главное – срочное. Мой односельчанин, выкопав ямы по периметру загона, поставил в них столбы, утрамбовал землю и, увидав бракованные рельсы, используя проволочные петли, крепко привязал их в несколько рядов к столбам. Утром десятник был страшно изумлен, когда услышал, что наш с вами земляк вместо осиновых или берёзовых жердей использовал рельсы, метр погонный каждого из которого весил не менее 40 килограммов.

…Никто и никогда не ввязывался в ссоры с Горячевым–Пересветом: кому же хотелось наткнуться на кулаки-кувалды. А пьяных драчунов, ежели ему приходилось мирить, то делал он это вот таким способом: он слегка ударял их друг о дружку собственными головами, после чего брал под мышки и нес в чей-нибудь двор, где укладывал отдохнуть на траву.

…Когда я прибывал в Изылы из дальних городов своей страны, то при встрече с Александром Ивановичем считал за честь с ним поздоровиться. – Ну, что, приехал родину попроведовать, Лёньша? – спрашивал он тихим и приятным голосом, в упор, пронизывая меня умным взглядом, из-под кустистых, как у Брежнева, бровей.

– Пуповину-то никак нельзя совсем перерезать, Лёньша, - журил он меня, если мы с ним виделись редко. Эх, вы, Аники-воины, - бросал он беззлобно. В города им захотелось, лапотникам, а сапожек-то и не заработали пока…

 Однажды он рассказал мне, как в Чите получил по зубам от одного царского офицерика, когда он, отдав ему честь, что-то промямлил про свободу, полученную по случаю царского манифеста.

 - Офицерик был небольшеньким, словно в засушливую погоду родился он, а саданул по санкам так, что три зуба как не бывало.

- Эх-ма! - говорил он, раскачиваясь из стороны в сторону, - мало чего мы тогда еще понимали, а соображали и того меньше.

В 1953-м увидел я его сидящим на Тогучинском деревянном мосту, что соединял левый и правый берега Ини. Сидел он как древний кудесник: черные волосы, черная борода, но взор его был, каким-то, отрешенным и потухшим. Я поздоровался с ним. Он вяло ответил, сухо как-то. И тут только увидел я возле него кепку, в которой лежали монеты и бумажные деньги. И я положил тогда в его кепку мой трудовой целковый. Я не стал расспрашивать его, что случилось с ним. И так было ясно, что, какая-то, чёрная полоса в жизни земляка заставила его просить милостыню. Потом он уже не сидел на мосту, так что черная полоса в его жизни миновала. Хотя, потом он жил уже без супруги, которая ранее его определилась в "Могилевскую губернию". Да, вспомнил: в тот черный период его жизни у него не заладились отношения с невесткой, которая любила приложиться к рюмочке-другой горячительных напитков. 

Мой односельчанин дожил до 91 года. А внук его, Витя Каменев, герой и мастер жатвы многих битв за хлеб и силос, прожил лет на тридцать меньше, чем его дед-долгожитель. А отец его погиб, где-то, под Сталинградом. Витя всю жизнь работал на тракторах, знал все их марки, держал большое хозяйство, но больше всего почему-то любил гусей, которых в его стаде было более сотни. И почти все они были белыми. Когда я, иной раз, бывая в деревне, прохожу мимо Витиного дома, я всегда вспоминаю, что во втором классе мы сидели за одной партой. Вспоминаю, что при жизни Витя, иной раз, заходил ко мне во двор (почему не в дом?) и всегда сжимал мою руку так, словно прощался со мной навсегда. Рука моя потом долго не могла разжаться – вот какие односельчане жили в наших Изылах!

Да, вспомнил еще: часто сидел Александр Иванович Горячев на мысу, который огибает Иня, направляясь к мельнице и плотине, где в 1943 году была построена, под руководством Ивана Трофимовича Судакова, председателя правления колхоза, 30-киловаттная электростанция.

Он сидел там часами. И вылавливал порой либо несколько подъязков, либо солидного язя. Но, больше там никто не мог поймать такую рыбу. И все думали, что Александр Иванович знает какое-то «Слово»…