У моей мамы было огромное количество подружек, которые работали в самых неприхотливых местах в нашем технически сложном и очень умном городе. Была тетя Неля – буфетчица из цирка, и мы всегда имели доступ в центральную ложу для высокопоставленных гостей, другая подружка – Людмила Александровна распоряжалась путевками в Облсовпрофе, от нее тянулись всепроникающие нити во все самые потаенные склады и отделы, обеспечивающие жизнедеятельность миллионного города. А вот Мария Александровна Скворцова стояла чуть в сторонке от широкой дороги потребительского рынка, она была лишена материального значения, состарившаяся балерина осталась работать администратором в Новосибирском театре оперы и балета. И возможно, что именно эта бесплатная прихоть так увлекла нас и скоро мы стали завсегдатаями и театральными балетоманами. Пригласительный билет мы получали в окошечке администратора и, миновав просторный холл, фойе, назидательного и непримиримого вида дежурную с программками в руке, располагались в средней лодочке – так называли балкончик, нависающий над зрительным залом.

Я полюбил Оперный театр за обстановку праздника, роскошь бархатно-бордовых кресел, огромную двухтонную люстру, которая, как замок распирает и тем поддерживает свод главного купола, кстати, самого большого купола во всем необъятном Советском Союзе. Московский, так называемый Большой театр, с потрохами поместится в нашем Оперном.

Мы с мамой посещали только балет, несколько попыток слушать оперу увенчались полным провалом, я не понимал, как ни силился, о чем так громко поют наши оперные дивы. А вот балет – это самое мое, во-первых, в балете много девушек, во-вторых, я занимался спортивной акробатикой и мне понятны были великие труды щуплых, совершенно обезжиренных девчонок.

Скоро я влюбился. Понятно, что моей избранницей стала не соплюха из кордебалета, в котором подвизаются новички только что окончившие хореографическое училище, и не рядовая, но уже заносчивая балерина, а солистка – красивая и легкая, как пушинка, грациозная, страстная и удивительно лиричная – Любовь Гершунова. Правда, были и непредвиденные обстоятельства, Люба вышла замуж за артиста балета, знаменитого Анатолия Бердышева. Я его ненавидел, хотя он был красив, как бог, строен, мускулист и, невзирая на обтягивающие его ноги трико, было очевидно всем, что он достойный мужчина. Но все его вызывающие достоинства не поколебали мою любовь к Любовь Гершуновой, я ходил на все спектакли с ее участием, а потом, когда он уехал в командировку танцевать с Майей Плисецкой, я вообще возомнил, что он уже больше не вернется, я успею подрасти и жениться на ней. Но то были мои юношеские фантазии троечника из 8 «в» класса 22 школы. Бердышев всегда возвращался, а потом вовсе забрал мою возлюбленную, и они уехали гастролировать по всему Миру.

Прошли годы, прошло много лет, я стал издателем, авторитетным и маститым, как потертый кожаный диван в холле академической библиотеки. В 2001 году нам пришла идея создать книгу «Созидатели», в которую вошли бы очерки о наиболее деятельных людях нашего города. В процессе отработки списка знаменитых и достойных горожан, вдруг мелькнула знакомая пара – Гершунова-Бердышев.

Любовь Гершунова… сердце заволновалось. Очерк о балетной паре взялась написать известный балетмейстер-режиссер, одноклассница Гершуновой, Наталья Викторовна Соковикова. Но я все таки решил познакомиться с примой и наконец-то объясниться.

Любовь Васильевна встретила меня на Красном проспекте недалеко от Дома быта. Я не узнал ее, маленькая, худенькая женщина, морщинистое лицо и мне показалось, что она была немного выпивши. Меня тоже не узнают те, с кем я встречался последний раз сорок лет назад. Ничего удивительного, прошла целая жизнь.

Мы шли медленно, потом так же медленно, с трудом поднимались на этажи. Ее мучила боль, страшная позвоночная боль.

– Знаешь, Коля, – она легко перешла на «ты», – диски стерлись, суставы болят, не сплю, совсем не сплю. Все время на обезболивающих и на спиртном.

В небольшой квартире нас встретил Анатолий Васильевич Бердышев, а вот его я узнал сразу – такой же красавец, стройный, широкоплечий, плотная шевелюра с проседью. Мы разместились в небольшом зале, в креслах, а Бердышев на диванчике. Скромная обстановка, около стены старый темный комод с ручками-раковинами. У нас тоже был когда-то такой, но он остался в детстве. Я рассказал про книгу и попросил разрешения задать несколько вопросов.

– Любовь Васильевна, я начну с банального вопроса, как вы оказались в хореографическом училище?

– Брела по городу, смотрю написано большими буквами Хореографическое училище. Если есть слово «хор» – значит, подумала я, поют, а я очень петь любила и мама моя пела хорошо, я зашла и записалась.

– Отличная история! А вы? – я обратился к Анатолию Васильевичу.

– Мне было уже одиннадцать лет, мы переехали в Новосибирск, на Первомайку, из деревни Дмитриевка Алтайского края. Места в домике не хватало, жили очень тесно, мне приходилось спать со старшей сестрой на одной кровати, валетом. Она ворочалась, повернется, а я с койки падаю. Она смеялась, говорит, если я по ночам летаю, то значит расту. Я сбежал из дому, а тут в Хореографическом училище кормят и кровать отдельная.

Разговор шел свободный, но Бердышев больше молчал, говорила Любовь Васильевна. Я тоже по привычке был изрядно раскован и прост.

– Люба, а скажи, как на духу, в театре много женщин, а у тебя муж красавец, как ты справлялась с соперницами?

Любовь Васильевна продолжительно, будто вспоминая, посмотрела на мужа, сжала кулачок и погрозила кому-то:

– Он знает, что я с ними делала!

Я не смог сдержать смех, мне показалось забавной решительность этой маленькой женщины и совершено спокойное поведение ее мужа. У него даже глаз не моргнул, он так же полуразвалившись сидел на диване. Я окончательно освоился и сказал:

– Люба, а я в тебя был влюблен!

– Да ну! – удивилась она, и морщинки на ее лице вдруг и буквально на миг исчезли. – Придумал уже!

И я рассказал все: и как ходил на ее спектакли, как любовался ею, ее красотой, легкостью и искренностью ее танца. Как она отдавалась танцу вся и до конца – и умирание или воскрешение происходило на глазах зрителей, и зрители умирали и рождались вместе с нею. И какое это было сладостное, гипнотическое очарование, и какое восторженное удовольствие вызывало ее выступление, и как потом аплодировал благодарный зритель!

Любовь Васильевна слушала меня внимательно, даже взволновано, странно, но объясняться в любви великой приме и уставшей больной женщине в присутствии ее мужа мне было легко. Я так раскрылся, и был взволнован собственным путешествием в молодость, что если бы он вызвал меня на дуэль, я сам засадил бы себе пулю в сердце.

Любовь Васильевна с 1987 по 1990 год танцевала, репетировала и опять выступала на сцене, работала и работала, истязая себя новыми нагрузками, чтобы всегда быть в форме, в высшей физической форме, которая дает в полной мере выразить свое мироощущению в танце – именно эта вольница делала ее неповторимой. Именно за этот титанический труд Медаль за доблестный труд, и Государственная премия, и орден Трудового Красного Знамени и звание Народной артистки России! Этой удивительной и звездной паре рукоплескали более пятидесяти стран мира, среди которых Япония, Канада, Австралия, Франция, Бразилия...

Какое это было великое государство Советский Союз, который подхватил послевоенных детей, накормил и помог стать кому-то великими артистами, кому-то олимпийскими чемпионами, а кому-то летописцами.

– А меня все забыли, – вдруг сказала Любовь Васильевна, – только театр Гранд-опера из Парижа до сих пор присылает поздравления с Днем рождения.

– Вы не правы, мы же книгу пишем, и там будет очерк о вас и про Анатолия Васильевича. Никто вас не забыл. Вы не правы, – я замолк в некоторой растерянности, потом попросил. – Для книги нужны будут ваши фото, у вас есть фото?

– Открой комод, – сказала она мне.

– Какой ящик?

– Любой.

Я выдвинул самый нижний, он битком был заполнен черно-белыми фото. Я открыл следующий, а потом еще один – они все были забиты фотографиями, старыми, выцветшими, с поломанными и оторванными уголками. Я выбрал всего три фото и вернул их Любе уже вместе с двухтомной книгой «Созидатели» в 2003 году. А еще через три года она, Гершунова Любовь Васильевна, умерла. Она прожила всего пятьдесят девять лет.

Она не права, мы ее не забыли, как не забыли и Анатолия Васильевича Бердышева, который умер в 2015 году и похоронен рядом с женой на Заельцовском кладбище.

Мир вам, великие труженики, не пожалевшие себя, ради только одного нашего удовольствия прикоснуться к прекрасному, полюбить это прекрасное, и попытаться рассказать будущим поколениям о тех, кто научил нас видеть и творить красоту.