Коренной

Коренной

Я коренной Болотнинский, я здесь родился после войны, в 1947 году, и детство мое прошло на улице Уральская. Мой отец из Захаровки, и моя бабушка, отцова мать, она из Белоруссии, еще девочкой её привезли в наши края. А деды со стороны матери, с основания села Кругликово, живут здесь, и потому у меня там пол села родственников.
У бабушки Марфы Афанасьевны было трое детей: старший – мой отец с 1919 года и две его сестры, на два и четыре года младше. Когда  дед Илларион бросил бабку и уехал с соседкой на Камчатку, моему отцу было восемь лет. Бабушка одна работала на своём наделе земли. В 1929-30-х годах здесь была коллективизация, она не пошла в колхоз и была репрессирована: отсидела полтора года в тюрьме. Дети были одни. Отцу было двенадцать лет. Бабка всегда Берию материла.
Мамина мать, Кошеутова Евдокия Андреевна и отец, Кузьмин Иван Кириллович, жили в Кругликово. Во время войны мама училась в Болотном, в областной школе счетоводов и, после окончания её, была распределена в Захаровку счетоводом (так называли тогда бухгалтеров). Ну, а когда в 1946 году мой отец вернулся из Армии в свой родительский дом, они с моей мамой поженились и переехали в Болотное. Там отец устроился в вагонное депо слесарем, а мама либо работала бухгалтером в разных организациях, либо была с детьми, а нас было пять человек – четверо братьев и сестра. Я – старший, с 1947 года.
В Петропавловске–Камчатском жил мой дед Илларион. В шестнадцать лет к нему приехал мой отец. Потом, в 1939 году, отца призвали в армию. Воевал с Японией. В общей сложности служил восемь лет.  
А деды со стороны матери, как я уже сказал,  жили в Кругликово с момента основания этого села.
Я отслужил в армии, окончил НИИЖТ, факультет ПГС. Поступил туда в 1970 году. У нас в институте говорили: «Если сдал сопромат, то можно и жениться».  После окончания первого курса, я так и сделал – женился. Жена  - Галина Григорьевна, в девичестве Федоренко, с 1949 года рождения, училась в мединституте, факультет педиатрии. Познакомились мы в электричке в 1969 году, вскоре после моей демобилизации из армии. Она училась на четвёртом курсе, а я только собирался куда-нибудь поступить (в НЭТИ или в «Водный». Если в НЭТИ, то – на радио или электротехнический, а если в «Водный», то - только на электротехнический). В голове было пусто, и чтобы сдать экзамены, надо было готовиться. Для этого в 1969 году я приехал в Новосибирск, устроился на завод им. Ефремова, где проработал год, и пошёл на подготовительные курсы. К нам на работу в цех приняли двоих выпускников НЭТИ, дали им жалованье аж - 90 рублей в месяц. У меня по четвёртому разряду электрика получалось 130 рублей, вот я и стал думать, теперь уже,  о строительном институте.
Весной 1970 года я уволился, и всё время отдал подготовке к поступлению в институт, а сам думаю: «Ё-моё! – учиться тяжко – и такое жалование?!... Пойду в строители: хоть жильё буду иметь!». Вот и пошёл в НИИЖТ, на факультет ПГС. Поступил на общих основаниях, сдав все экзамены. Нас, кто после армии, на потоке было 3-4 человека. Да и вообще, в шести группах из 29-30 человек, в основном, были девчата. В моей «П -112» было семь мальчиков-новосибирцев и – я, остальные – девочки. Все - после школы. Назначили меня старостой группы и курса. На протяжении трёх месяцев учиться было тяжело, трудно воспринималось всё. Потом вошёл в колею, и учёба пошла, ряд предметов в первую сессию сдал досрочно. Я три курса окончил, а жена окончила институт и интернатуру  в Новосибирске. Встал вопрос: либо мне одному жить и учиться, либо переехать, но - вместе. Мы могли и дальше жить в Новосибирске. Я, учась, подрабатывал на стадионе НИИЖТа, и там у нас была каморка при стадионе. Но, нам обоим не нравился Новосибирск, и мы решили, что, если найду работу в Болотном, то переведусь на заочное обучение.
В архитектурном отделе райисполкома я начал работать еще при Дорожкине Александре Сергеевиче, который работал председателем райисполкома. Он был такой – набычившийся, строгий дяденька, с людьми разговаривал не просто, а будто, на колокольне стоял. Он меня на работу принимал. Потом его куда-то перевели, думаю на повышение. Вместо него пришел из райкома партии Третьяков, тот был попроще, помягче к людям. А сосватал меня работать главным архитектором района заместитель председателя райисполкома Меркулов Георгий Иванович, с которым я уже был знаком. Я только приехал, иду спокойно по Болотному и, вдруг, встречаю Георгия Ивановича. Поздоровались, он начал интересоваться: что да как, и вдруг, спрашивает:
- А ты где собираешься работать?
- Да, не знаю, ещё, - отвечаю, - еще не определился.
- От! У нас тут место есть главного архитектора района! Может, ты пойдёшь? – тут же предложил он.
-  Да, не знаю. Ведь это работа такая… ответственная, а я ещё институт не окончил.
- Вот! - указал на меня Георгий Иванович, - а ты и есть самый, что ни на есть ответственный человек, а еще и молодой - расти надо!
Ударили мы по рукам. После представления председателю райисполкома, отправили меня на собеседование к заместителю председателя Облисполкома Деменко Олегу Филипповичу. Поговорили, он добро дал, понял, что я не совсем дурак и что-то соображаю. А тут, вдруг, Дорожкина убрали, или с повышением отправили, не помню, меня это как-то мало интересовало  тогда, я в работу погрузился с головой. И пришел Третьяков Леонид Степанович, который меня потом, через одиннадцать лет, с работы выпер.
А мне, кроме всего, надо было ещё и учиться.  И было очень тяжело уйти на учебные сессии. Иногда Третьяков, просто, не отпускал на учёбу и сдачу экзаменов. Поэтому, вместо двух лет, учёба тянулась ещё четыре года, пока я не получил диплом.
В те времена генплан Болотного и населённых пунктов у нас уже был. И по сёлам района, и в Болотном шла большущая стройка. И в Новосибирске, и по всей области строили, это были удивительные годы созидания.
В Болотном, формально, существовало три строительные организации:
ПМК 168 Облсельстроя (последний начальник - Поляк Валерий Емельянович, после Бабак Юрий Данилович, главный инженер – Власенко Иван Сергеевич). Она занималась строительством в самом Болотном и по селам района. Это была самая мощная в районе организация, строила абсолютно все объекты.
 МПМК Облмежколхозстроя (МСО - межколхозная строительная организация), строила в городе, например, здание райисполкома и всё по району, в колхозах: жильё, административные и хозяйственные объекты.
И третья – РСУ (Ремонтно-строительный участок).
Кроме этого, многие предприятия Болотного  ежегодно строили  хозспособом  2 – 3 квартиры,  и всё из-за конкуренции. Дело в том, что в те годы шла «борьба за рабочие руки», за специалистов, которых везде не хватало. А не хватало, потому что развивались: промышленная база, «социалка», сельское хозяйство и везде требовались специалисты. Без жилья сложно пригласить к себе работника. Когда я в МСО работал, мы, тоже каждый год, за счёт внутренних ресурсов,  8 – 9 квартир сдавали. Как минимум! Каждый год! Даже школа №2 (директор Собин Виктор Иванович) строила два двухэтажных дома: восьми и четырёхквартирные.
Мы в архитектурном отделе райисполкома формировали облик Болотного, планировали, где жилому дому стоять, где поликлинике, - привязывали к местности. Я был ещё и областным инспектором ГАСК (Государственного архитектурно-строительного контроля),- за качеством строительства смотрел. ГАСК имел право приостановить финансирование объекта до устранения на нём брака.
Приезжали к нам, конечно, кураторы из Новосибирска, из УКС (Управления капитального строительства) Облисполкома. В УКСе работал начальником интересный дядька – Долгий Василий Иванович. Был такой случай: однажды Третьяков отправил меня к нему «выяснить вопрос», мол, что УКС думает по «некоему делу». Дождался я, когда Долгий меня примет, задал ему интересующий нас вопрос. Он меня вокруг, да около больше часа водил. Время – мне уходить пора, а ответа я так и не услышал, и  я уже настойчиво и непримиримо спрашиваю:
- Василий Иванович, так что же я должен сказать председателю райисполкома товарищу Третьякову по интересующему нас вопросу?
- Как ты со мной разговариваешь?! – взбеленился Долгий. - Кто ты, а кто я?! Я буду жаловаться! Это что за поведение!?
- Ну, жалуйтесь, - отвечаю, - только на вопрос ответьте, я что, зря приезжал?
Разговаривал я с ним спокойно, так сказать, «в рамках», но не понравилось ему моя независимость и, наверное, отсутствие холуйского страха. Молод я еще был, слава Богу, так и не пропитался этой заразой.
В то время, когда я начинал работать, достраивался Болотнинский райисполком. Коробка, в основном, была выложена из кирпича. Перегородки ставили, кровлю делали. Я тогда, ещё по заданию Леонида Степановича, распределял, где какой кабинет будет: где Райспорткомитет сидеть будет, Райфинотдел  или Районо. До этого все отделы  райисполкома    (РОНО, РайФО, Плановый отдел, Архитектура и т. д.) находились в разных концах города и в разных зданиях. Всех в одно здание поместили, у нас еще и райком комсомола пять комнат занимал. Это потом уже, после перестройки, управленцев раза в три больше стало.
В те годы строили несколько многоквартирных домов, поликлинику, жена моя - доктор, очень ждала, когда мы строительство закончим, не терпелось ей в новом здании поработать.
В те же годы решали вопрос водоснабжения, проводили новый водовод с Иксы, новые линии электропередачи и линии связи. Мне-то это всё надо было знать, потому что я у Заказчика и Проектировщика согласовывал.  Допустим, вода, в одном случае,  была -  железнодорожная, а в другом - городская. Я должен был знать, где – чья. Дальше: где связь - железнодорожная, где – сельская. Где линии - «Приобские сети», где - «Бердские сети», чтобы одно на другое не наложить, когда проекты составляем. Все просчитывали, просматривали, перепроверяли, потому что за нами шло уже конкретное строительство и мои ошибки могли стоить государству больших денег.
Мне пришлось встречаться с массой умных людей – ГИПами (главный инженер проекта). Когда задание на проектирование выдаётся, заказчик собирает исходные данные на проектирование, скажем, воды, канализации и других коммуникаций, и всё это – через меня, на всём этом виза моя стояла, что «согласовано», с этого момента я ответственен за проект.
За эти годы я многому научился и от людей и сам старался, как когда-то сказал Меркулов – «расти». Первая задача моя была, чтобы генплан исполнялся. Я обязан был за этим делом следить. Много было «самостроя». У нас же руководители хозяйств ребята резкие, самостоятельные, рукой махнул -вон там строить будем, а по генплану, специалисты другое место рассчитали, продумали. Приходилось бороться, до мата и крика дело доходило, до рукоприкладства-то никто не рисковал, я молод, да крепок был, меня унять трудно было. Приходилось и в газету писать, разъяснять, что строить надо по плану и с разрешения, мол,- «Всё, ребята!  Партизанская война закончилась, пора переходить на мирные, цивилизованные рельсы». Люди были недовольны, жаловались на меня. Но, я тянул своё дело, не боялся ни с кем встречаться, не подлизывался никогда. На «белое» говорил – белое, на «чёрное»  всегда – «чёрное». Это все понимали и знали об этом. Первым секретарём РК КПСС был тогда Лучин Александр Петрович. Он знал мою жену, так как его жена работала в школе с моей тёщей Федоренко Анной Васильевной. Тёща одна воспитывала и растила троих детей: муж умер. Моя жена была средняя. Поэтому я тоже познакомился неформально с Лучиным. По работе приходилось спорить и высказывать свои доводы. В основном, он со мной соглашался.
Генплан – это закон, а законы надо исполнять, тем более, что эти законы написаны очень умными и опытными специалистами, а секретарские «хотелки» – это не закон.  Лучин Александр Петрович говорить умел, много и складно. Он мог на любую тему часами разговаривать – пустой человек. Я помню, когда Лучина сняли, я к Третьякову пришёл (не знаю, чего он меня вызвал), а он руки потирает: «сейчас первого сняли!». Третьяков рад был этому делу. Я не скажу, что с Третьяковым я был в дружеских отношениях, но  в доверительных, это - да. Вобщем-то, я не скрывал от него ничего, и он от меня – ничего.  Честно работали. Все доклады о стройках  я  ему писал. Практически, стройкой он, по-моему, вообще никогда не занимался. Мне доверял. Но, было, когда, скажем, кредиторская или дебеторская задолженность между заказчиком и строителями возникала, тогда собирались все: и банковский работник, обычно там была Ушакова Любовь Фёдоровна, и зав Райфо, Мороз Иван Ефимович, ну там,  ещё кое-кто, допустим, строители и разбирали: «чо-почём».
  Мороз Иван Ефимович, он, кстати, знающим мужиком был и тоже - крутой. Фронтовики. У него в замах был Жевлаков Николай Александрович. Когда Жевлаков умер я фотографию его увидел: вся грудь в орденах, а ведь о войне он никогда не говорил. Ну, как мой отец, - тоже не любил рассказывать о войне.
Несколько слов о Третьякове Леониде Степановиче, как-никак, но именно с ним я работал в самые горячие годы, многому научился и у него, он же и выпер, именно, не уволил, а - выпер меня с работы. Но, обо всем по порядку. Не знаю, верить ли американскому философу, который доказывал, что через пять лет руководителя нужно менять?  Думаю, он прав, но только частично. В каждом случае все должно быть индивидуально. Я с этим соглашусь только в том, что, когда человек приходит руководителем, он из кожи лезет, чтобы что-то хорошее сделать, а потом рутина заедает, и он уже думает: «да, хрен с ней – как оно там шло – так и пусть идет!». Третьяков горел в первые годы, когда его назначили председателем райисполкома, а потом сник, а позже просто запил и все.  Запил, думаю, потому, что партия ему толком работать не давала, мешали партийцы райкомовские, лезли и мешали.
С Третьяковым мы находили общий язык, у нас с ним нормально было. Но вот случай: я был председателем комиссии по приёмке водовода в Болотное, который идёт от Иксы, мы им и сейчас пользуемся. Там был брак и недоделки, и я отказался подписывать акт приёмки. То же самое случилось и с Витебским комплексом. Я, также, отказался подписывать акт приемки. Сразу замечу, что потом на этот объект израсходовали еще более миллиона рублей, чтобы его ввести в строй. Директора комплекса сняли: он подписал акт, не сразу подписал, но его уломали, заставили, а потом сняли с работы, хотя он был порядочным, но может быть не столь стойким.
Так вот: в тот же день, когда я отказался подписывать акт приемки Витебского откормочного комплекса, прихожу домой, включаю радио Новосибирск, а там праздничный рапорт: сегодня принят в Болотном в эксплуатацию Комплекс КРС (крупный рогатый скот). И ещё ряд таких объектов.
 Примерно, через месяц Третьяков мне говорит:
- Ну, коль ты не понимаешь райком и райисполком, то лучше – подать заявление об увольнении по собственному желанию.
И вот оцените подлость момента, до этого разговора с Третьяковым, где-то за месяц, на бюро райкома партии, на котором и Третьяков присутствовал, разбирали мой персональный вопрос - главного архитектора Белоусова: «такой-сякой, принимает объекты в эксплуатацию с недоделками!». Тут же сидит начальник ПМК - строитель, его не трогают, а меня – в хвост и в гриву, хоть я и не член партии.
Я седым стал, когда мне еще и 27 лет не было.  Когда служил в Красной Армии, а дослуживал я в Чехословакии, это шестьдесят восьмой год был. Помните события, когда наши танки и войска вошли в Чехословакию? Я там разговаривал с «братьями по интернационалу» – чехословаками, болгарами и венграми. И я понял, что в «случае чего» они либо в кусты убегут, либо в спину нам стрелять будут. Был я в батальоне связи Чехословацкой Народной Армии (ЧНА) с делегацией от нашего батальона связи, в котором я служил. Строевики они плохие, а вот радисты – прекрасные. Меня поразило, что в части у них есть кабачок, где продаётся вино, водка и пиво. И когда был устроен банкет по нашему случаю, я спросил у ихнего майора: как так, что в части продаётся алкоголь. Он ответил: «А если солдат захочет выпить, зачем ему куда-то идти?». Конечно, они не пьют, как мы. Попробовал я их (чехословацкое) и вино, и водку, и пиво. Было это. Вино и пиво – хороши, а водка – дрянь. Ну, по крайней мере, тогда была.
Что меня до сих пор гложет, так это, когда на банкете стали чехи петь наши русские песни, такие как «Катюша», «Тёмная ночь», то выяснилось, что мы, бараны, слов-то не знаем. Вот это до сих пор досадно!
А вступать в КПСС я не стал: что-то во мне сломалось, неверие какое-то во мне проснулось. Сейчас я антикоммунист по взглядам на жизнь.
Потом, когда меня заставляли подписать акт по откормочному,  я сказал райкомовским ребятам:
- Завтра вы меня поведёте к прокурору и там скажете: «Мы его, сукина сына на бюро разбирали, вразумляли и требовали,  чтобы он не подписывал объект с недоделками, а он, «нехороший человек», берёт и подписывает!».

После увольнения я с аппендицитом залег. Где-то, через месяц после операции, мне звонит Третьяков:
- Может, ты вернёшься на работу?
А у меня обида, прям, из сердца хлещет:
- Нет, Леонид Степанович, не вернусь.
Тогда звонит мне Сизоненко – второй секретарь райкома партии, и с напором, он  мужик нагловатый, чуть ли не с угрозой:
- Ты работу здесь не найдёшь!
А я совсем осерчал:
- Ну, и хрен с вами, – говорю, – у меня руки есть, знания есть, диплом есть – уеду в другое место, найду работу. Ну, а вы врача ещё лишитесь.
Ну, запнулись, ребята, притихли: жена у меня доктор завидный.
А теперь несколько слов о самом Сизоненко.
Сизоненко Алексей Никанорович – второй секретарь райкома партии, деловой мужик, и при всём моём неуважении к райкому партии, с ним можно было работать.  У Сизоненко были какие-то неимоверные связи, и они послужили Болотнинскому району сполна. К примеру, освещение в Болотном сделали исключительно благодаря ему и его связям! Потому что в те времена все было лимитировано и - по плану: положено тебе - ящик гвоздей, ты ящик получишь и ни гвоздем больше! Меньше ящика – можешь получить, но - не больше. А тут для освещения нашего города  нужно было тысячи столбов для опор получить, вот этих – железобетонных. Сотни тысяч километров провода, потому что четыре провода идёт, плюс подвески всякие, изоляторы, там, и  прочие мелочи и расходные материалы. И никто толком не знал, когда Болотному дадут эти лимиты на нужные материалы. Это всё он добыл, используя исключительно свои связи, всё фондировано из Красноярска. И засветилась наша Болотная и утром, и вечером. Смеялись еще: мол, «офонарела» наша Болотная.
Еще пример, который привел меня в восторг. Я у него в кабинете. О чём-то разговариваем, обсуждаем текущие строительные дела, вдруг ему звонок из Москвы: человек умоляет помочь ему купить билеты на самолет в Сочи, мол, «билетов в кассе нет».  Сизоненко, не моргнув глазом, говорит просителю:  «позвони через десять минут». Тут же набирает Москву, решает вопрос. Какой-то чудак на очередном рейсе улетел на юг, потому что Сизоненко позвонил из Болотного!..
Бледных Михаил Фёдорович – еще один очень достойный человек был. Весь посёлок вокруг «Сельхозтехники», это всё благодаря ему: и контора, и детский сад, и жильё, по меньшей мере, около тридцати домов, - всё это было построено при его участии. Достойнейший человек! Причём, он не просто войну прошёл, он «сорокопяточником» был. Их в войну называли «Смерть врагу – п…ц расчёту!». На самом деле эта пушка противотанковая могла сделать максимум пять выстрелов  при большой удаче. А так – три выстрела. Танк (немецкий) её засекал.  В танк надо точно попасть, потому что он ответит, и, даже, если в пяти метрах снаряд от него придёт, то, всё равно, осколками накроет. Когда я в Красной армии служил, у нас замполит был, тоже – фронтовик, вообще, когда я служил, у нас много офицеров-фронтовиков было – порядочные люди были. Замполит-фронтовик много рассказывал именно о сорокопяточниках.
Бледных Михаил Федорович - хороший был мужик. Так вот, он меня учил: «пилой работаем: ты – мне, я – тебе». Работали «пилой» и дело шло, и людям от нашего труда польза была.
За годы работы в архитектуре было построено с моим участием:
В Болотном:
-Поликлиника и больница;
- Дом культуры;
- Школа №2;
- Центральная котельная и сети к ней;
- Медсклады;
- Водовод;
- Хлебозавод;
- Баня;
- Два детсада;
- Освещение города;
- Асфальтирование улиц;
- Жильё по улицам: Московская, Московская угловая, Горького, Ленина (у дома культуры) и много других объектов.
В районе:
Школы в Кругликово, КарАсево, Оми, Ача, Корнилово, жильё и дом культуры в Байкале.
Работая в МПМК-1, строил детсады в Новобибеево и Кунгуруке.
Работая в РСУ Ремстрой участка Облремстроя, ремонтировал объекты, в основном, в г. Болотное. На ул. Горького в Болотном строил поликлинику и двухэтажные 16-квартирные дома, детский сад у церкви на пересечении улиц Московская – Кондукторская и ряд других объектов.
Заказчиком выступал УКС Облисполкома. У УКСа были инженеры-строители - кураторы объектов. Они должны были подписывать акты на строительные работы. Но, чаще всего (на 90%) за них эти акты подписывал я. Мне они доверяли. С другой стороны, я добровольно брал на себя ответственность за эти работы и их качество. В случае чего - за зад взяли бы меня. А строители, формально, без подписания акта, не могли продолжать вести работы. Так что, приходилось быть на объектах очень часто и смотреть, хотя за всем не уследишь, после сдачи объекта, случались и  трещины, и просадки.
Так закончилась моя архитектурная эпопея. Потом я год поработал в РСУ. Как раз, я строил угловой дом по Московской и ряд всяких мелких объектов. Тут начали меня пытаться грызть, гнобить и я ушёл на железную дорогу, в дистанцию пути – бригадиром по стройке.
Как-то колю у тёщи дрова, заходит Геннадий Петрович Бондаренко, новый председатель МСО (Межколхозная Строительная Организация), его недавно назначили из главного инженера МСО - председателем. Он предложил мне идти на его место главным инженером. Я говорю: «Ты же знаешь, я ушёл со скандалом». А он говорит: « Всё согласовано. На бюро РК КПСС утвердили. Ходил туда».
Недавно Геннадий Петрович умер. Был классный человек и строитель. Качественно работал всегда. Рак съел. Но, вот он рвался всегда - в партию вступить. А в те времена квота была для вступления: какой-то процент -рабочих, а потом – все остальные, ИТР и так далее. Мне предлагали, но я говорил – «нет». Я прямо говорил, что нечего мне там делать. Более того, как-то второй секретарь райкома Сизоненко меня спросил, чего я в партию не вступаю, я говорю – всё, Алексей Никанорович, ежели из партии половину выгонят, из этой половины половину без суда и следствия расстреляют, я – завтра же вступлю. Он: «А чо ты так на партию?!..». Я говорю: «А в чём я не прав?». Он трубку положил и больше на эту тему со мной не разговаривал.
 Ну вот, начал я работать главным инженером МСО в первый же год мне приходит бумага, чтоб я отрапортовал, какие материальные ценности у меня на складе есть. Ну, я, как порядочный человек, всё написал, чо у меня там было. Скоро ко мне приезжают от начальства и говорят: «У тебя тут лишнее, так ты отдай». А как же я?  Если у меня завтра трос на кране лопнет и кого придавит, а все потому, что у меня на замену троса хорошего нет, а я, как главный инженер, непосредственно несу ответственность и за работу, и за технику безопасности. А у меня трос забрали, у меня его нет! Я ребятам звоню туда: «Вы у меня трос забрали!». Они:  «Ну, забрали, а сейчас его нет».
И потом, сколько лет я работал, я ни разу правды не писал, я только врал. Научили! Потому что у меня есть «это», а у другого «этого» нет, но есть то, чего у меня нет, но мне «это» надо. Я ему - «это», а он мне - «то» - «пилой» работали: ты – мне, я – тебе.

Наш Болотнинский хлебозавод строило Тогучинское СМУ Облпотребсоюза. Руководитель – Геер Владимир был не только технически грамотным строителем, но и хорошим, скажем так, вором. Поймали мужика на воровстве, судили в Тогучине, из партии выгнали, а Николай Демьяныч Бурдыко его после суда на работу взял начальником в наше РСУ. И в том нет никакой загадки, просто бригада, которую Николай Демьянович с собой сюда привёз из Здвинки, на этом хлебозаводе работала. К слову сказать, сынок Николай Демьяновича оформлен был в бригаде Лёвы Варданяна. И когда Варданян комплекс «Витебский» строил,  сынок, все так же, в бригаде его числился, но, понятно, что ни дня не работал, но деньги он получал.
Теперь другой случай. Как-то начальник ПМК 168 Поляк Валерий Емельянович – они строили Витебский комплекс - начал сватать меня к себе главным инженером. Я говорю:
- Нет, не пойду!
Тогда он спрашивает:
– А кого ты посоветуешь?
Я ему посоветовал обратить внимание на прораба Чебулинского совхоза Власенко И. С. И этот прораб согласился пойти на ПМК главным инженером. Потом растрата там случилась более  чем на триста тысяч - это колоссальные деньги по тем временам, ну, дом добротный стоил в пределах пятидесяти тысяч. Вобщем, начальника ПМК Поляка и главного инженера осудили: какие-то штрафы им дали и  условные сроки. За такие суммы…  Ну,- Николай Демьянович «поработал, постарался», чтобы от тюрьмы спасти своих товарищей.
Работала там главным бухгалтером Тамара Павловна, а муж у неё работал «узловым» секретарём парткома. Она проворовалась. А как проворовалась? – писали наряды, и выплачивали зарплату несуществующим людям. Начальник ПТО  Владимир Евгеньевич Фомченко, это дело там раскрутил и шум поднял. Когда разбирали на бюро райкома это дело, Бурдыко  Евдокимову Владимиру Григорьевичу говорит:
- Ты что, не знаешь, кем у неё муж работает?
 Ну, по-доброму, если по-честному, то надо не только жену осудить, но и мужа с работы убрать! Он что, не знал, что жена ворует?  Судите сами, если у меня рубль лишний появился, я его, грубо говоря, либо пропью, либо чего-то куплю. Жена, всё равно, будет знать. А, если жена десятки тысяч рублей приносит – ну, откуда такие деньги? Вот и качество руководителя парткома – поганенькое  качество, звали его Станислав Петрович, а фамилию, – вылетела, - не помню.…  А Николай Демьяныч – он очень даже не простой человек. Он на бюро райкома тогда прямо сказал Евдокимову Владимиру Григорьевичу:
- Как ты смел шум поднять,  когда у неё муж партийный работник, да ещё – секретарь узлового парткома!
Это очень, даже им не понравилось, что кто-то осмелился усомниться или сомнение выразить об их неприкосновенности. Должность секретаря парткома узла станции Болотная приравнивалась к должности секретаря райкома – а это уже были люди неприкосновенные. И не важно, что человек пустой, а жена воровка. И вот, начальника  ПМК, Владимира Григорьевича Евдокимова, перевели работать в другой район, хотя он был и специалист хороший и человек нормальный. А на его место поставили Бондаренко Г. П. Вот, так это дело было. Учились воровать уже тогда «под прикрытием». Так что, нечего удивляться тому, что позже случилось, и что во главе разворовывания страны партийные руководители оказались!
Я лично, ничего не украл и поэтому  у меня разговор был коротким. Мне-то что бояться? Меня за жопу не возьмёшь, потому что я не украл ничего, хотя возможности были. Не воровал я, но с работы выперли, а за воров - партийные чиновники вступались.
 Может, и не случайно наша страна развалилась,- не выдержала лжи, сломалась, когда этой лжи стало невыносимо много.


Геннадий Белоусов