С каждым годом все дальше и дальше от нас уходят события Великой Отечественной войны, все меньше остаётся свидетелей тех страшных времён. Уходя из жизни, они уносят память человеческую. Уносят бесследно и безвозвратно. Значит, нужно успевать поведать о том, что они знают и помнят, сделать зарубки на память для нас и для будущего поколения.

Ветераны, труженики тыла, дети войны говорят о том, что пережито ими лично, что до сих пор стоит перед их глазами и снится по ночам, что прошло через их сердца и стало частью их самих.

  С территории Корниловского сельского совета на фронт мобилизовано  232 человека. На сегодняшний день, из 84 вернувшихся ветеранов с войны, нет в живых ни одного.

   Но, победа ковалась не только на фронте. Посильный вклад в разгром фашистской Германии внесли и труженики нашего села.

    Весть о  войне  прибежала в Корнилово по двум телефонным проводам из строгого голоса секретаря райкома.

   «Трудно передать словами то чувство, которое испытал каждый из нас, узнав о начале войны», - вспоминали жители села. Собрали митинг у здания сельского совета, женщины плакали, мужчины нервно курили. Председатель колхоза «Вперёд» Никита Пафанович Жарков не стал долго говорить, он сказал то, что считал в ту минуту самым нужным: «Дорогие товарищи, я выражу мнение всех жителей села, заверяя наших солдат в том, что ваш тыл, будет надежным. Вам трудно будет в окопах, но не легче будет и здесь, далеко от фронта. Вы молодые и сильные уйдете, а тот труд, что делали ваши руки, ляжет на плечи стариков, женщин и детей. И будет этот труд по объему в сотни раз больше, но мы справимся, верьте нам!»

   Такие митинги в военное время стали частыми и, в какой-то мере, необходимыми: нужно было поддержать в людях веру в победу над врагом. Уже вечером почтальон объездил дворы и вручил повестки на фронт. В Корнилово почтового отделения не было, Корней Ильич Ёлгин  каждый день привозил на велосипеде почту из Большеречки.

  Бывало, ночью подъезжает к сельсовету нарочный из военкомата: пакет вручить надо срочно, потому что к девяти утра следующего дня новобранец должен прибыть в военкомат обутым и одетым, а до райцентра двадцать два километра.

   Провожали всем селом до сушилки (элеватора) пешком, а до станции Болотная добирались на лошадях или на тракторе. Играла гармонь, молодые, конечно, «хорохорились», матери голосили, любимые девушки плакали и пели, пели и плакали.

   За несколько дней на столе Болотнинского военкомата накопились стопы листов бумаги, в спешке вырванных из ученических тетрадей, конторских книг, блокнотов, - что оказалось в тот момент под рукой. На каждом листе несколько строк – просьба зачислить в действующую Красную Армию.

       Первыми на фронт уходили коммунисты и мужчины до сорока лет, уже отслужившие свой срок в армии: Василий Яковлевич Лебедев, Михаил Николаевич Мельников, Иосип Тихонович Прусов, Павел Фёдорович Ёлгин, Дмитрий Денисович Асанов, Павел Иванович Саковский, Макар Фёдорович Шелковников.

  Иннокентий Макарович Шелковников запомнил проводы отца на фронт: «Помню много пароконных подвод. Народу тьма. На одной повозке сидели мы. Отец с матерью шли рядом. Уже далеко от деревни остановились. Отец взял нас на руки, а мне сказал: «Теперь ты остался самый старший мужчина в нашей семье». А тому старшему мужчине всего было три с половиной года.

   Нас дедушка Тарас понёс в деревню, а мать с другими женщинами поехала в Болотнинский военкомат. Когда они вернулись из Болотного, говорили, что по радио выступал Сталин. Уже позже, когда я стал школьником, понял, что проводы были 3 июля 1941 года, а речь Сталина была: « Граждане и гражданки! Братья и сестры! Бойцы нашей Армии и Флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..».

Уходили семьями: отец и два сына Шакины, братья Анатолий и Пётр Домрачевы.

Ушли добровольцами девушки: Ольга Обухова, Тамара Шаденко, Таисья Ёлгина.

 Провожали каждого с наказом: «Бей фашистов, приходи с победой, а мы твою семью не оставим без внимания».

     В военные годы лозунг «Все для фронта, все для победы!» стал первоочередным для всех жителей страны. Село Корнилово, как и вся страна, стало вторым фронтом.

   Хозяйство «Вперёд» в сорок первом году было достаточно крепкое. Колхоз содержал огромную конюшню, большое поголовье коров, свинарник, две пасеки, птицеферму, овчарню - разводили овец и коз. Колхозники поставляли государству: зерно, масло, творог, мясо, яйцо. Имелись колхозные пимокатная, сапожная и шорная мастерские,  столярная мастерская, где изготавливала телеги, сани и колёса.

    О событиях, происходивших на фронте, узнавали по радио - оно, единственное на селе, было у Ивана Трифоновича Марценюка, а также - по рассказам людей из райцентра, из газет и писем фронтовиков.

  В конце сорок первого года стояли сильные морозы. После ожесточенных боёв за Москву, в связи с тем, что много обмороженных среди наших солдат, правительство издаёт указ: "Одеть армию в теплое обмундирование".

   В Корнилово, для выполнения этого приказа, организовали производство армейской одежды. С этой целью оборудовали цех по выделке кожи, овчин для полушубков и изготовлению валенок.

    Катать валенки получалось, а с выделкой кожи просто – беда, потому что нужны были сильные мужские руки.

Руководил производством Ефим Иванович Козлов. Однажды он привёз в кошовке из районного центра человека в форме рядового Красной Армии. Боец оказался статным, красивым мужчиной, с черными усами, как у Чапаева. Он сразу заинтересовал женскую половину. Ефим Иванович представил военного:

 - Вот вам мастер-скорняк, Тимофей. После тяжелой контузии лечился в Болотном. Дом Тимофея находится на оккупированной территории, а ему необходимо долечиться: он потерял слух и почти не разговаривает.

  Уже на следующий день Тимофей начал работу: выделывал кожу, мял овчину. Но его пары рук оказалось недостаточно.

   Дали в помощники старика Ивана Лацука. Ох, и вредный дядька, не очень-то его привечали сельчане. Фамилия Лацук стало нарицательным на селе, означала – жадность, скупость, вредность.

  Жил как-то обособленно, терпеть не мог, чтобы на его завалинке кто–то сидел, «будя даже жана, а что сядеть без дела!?...» А молодёжь по вечерам-ночам - и «думать не моги»! Назло «врагам», делал заплот высоким, а земли насыпал, как и положено, на два венца: сесть не дотянешься и сидеть, собственно, не на чем. Парни мстили ему за это, привяжут над окном палочку-стучалочку и постукивают, а перед этим замажут окошки грязью, а сами поодаль сидят и наблюдают за реакцией деда.

   А дети, видя его, прижимались к подолу мамкиной юбки или старались не попадаться ему на глаза: его вид приводил их в ужас. Такой маленький, худой, сгорбленный, лицо сморщенное, похожее на гриб–сморчок. Его улыбка, с полусгнившими, жёлтыми зубами, напоминала оскал черепа. Цепкие, колючие черные глазки «буравили» до костей.

     А когда дед сшил себе штаны из плохо выделанной овечьей шкуры, как он сказал: … «экономно будя…», то его все «старались обходить за версту». Штаны носил, не снимая ни зимой, ни летом. Со временем они промаслились, от грязи «стояли колом». Старик снимал их только вечером, «ставил в угол», при тусклом свете жировика они блестели как–то зловеще, издавая сильный зловонный запах…. А Лацуку хоть бы, что! Он смотрел похотливым взглядом на женщин и делал недвусмысленные намёки.

   - Да, что с деда взять-то? У него силы и прыть уже не те, ведь восьмой десяток лет разменял, - оправдывал мастер-скорняк Ивана Лацука перед сельчанами.

    Решил Тимофей механизировать процесс по выделке кожи. Соорудил во дворе нечто похожее на барабан с рубчатыми вальцами. В приспособление закладывалось сразу несколько кож, две женщины длинным рычагом вращали его.

  Тимофея жалели сельчане, подкармливали, посылали своих детей отнести ему молока, яиц, сметаны. Он в долгу не оставался. Всё примет с благодарностью, усадит ребятишек за самодельный столик среди мешков с шерстью. На стол поставит тушёнку с кусковым сахаром. Откроет банку «второго фронта», так называли тушёнку из Америки, полученную по Ленд-лизу. Наколет ножом сахар на мелкие кусочки, положит его в кипяток, и угощает детей. Ребятня всё съест. Где им понять, что эти продукты у него последние из его ничтожных запасов, которые он пополнял, получая довольствие по карточкам.

   Скорняк Тимофей отработал в Корнилово больше года. Постепенно к нему возвратились слух, речь. Вызвали в военкомат на перекомиссию, признали годным и отправили на фронт.

 

     С передовой всё чаще стали приходить письма разного содержания.

  Почтальон Корней Ильич позже вспоминал, что научился безошибочно определять, в каком конверте какая бумага заключена, поэтому, разбирая письма, раскладывал их в три стопки.

   Первая стопка - красноармейские самодельные треугольники радовали его: жив служивый и об этом сейчас узнают его родные, и будет под крышей этого дома праздник. Такие письма читали и радовались всем селом.

   Из второй - охотно разносил письма, правда, менее желанные, но зато - без горькой начинки, или, во всяком случае, не самой горькой. Как бы то ни было, но и эту корреспонденцию Корней Ильич вручал в тот же день без промедления – это были письма с обратными адресами из тыловых городов, госпиталей.

    А вот над третьей стопкой всегда призадумывался: сразу ли доставить или подождать? Это письма – похоронки.

  Уже в августе-месяце сорок первого пришли первые похоронки на Петра Романовича Домрачева и на братьев Шакиных.

- Самое страшное это, когда приходили голубые листочки бумаги. Каково сообщить женщине, у которой семь или десять детей, что у них больше нет кормильца. А они приходили все чаще и чаще. На меня во дворах и собаки начали нападать. А бабы глядят ещё лютее, чем на Гитлера, будто я виноват, - позже рассказывал Корней Ильич. - Каждый день объезжая село, видел и нужду, и горе, и слезы. Но, что я мог? Иногда остановлюсь, скажу несколько тёплых слов, которые всё равно не утешат несчастную женщину, но и пройти, мимо молча, не мог.

  Избу Шелковниковых, почтальон несколько дней обходил стороной.

- Как смотреть в сухие, горящие каким-то безумным огнём, глаза Антонины Тарасовны и её трём пацанам, младшему всего два годика, и сказать, что нет у них батьки, у меня не было сил.

   То, письмо из военного сорок четвёртого года я выучил наизусть, три дня перечитывал его, прежде чем отдать вдове: «Уважаемая Антонина Тарасовна, мне очень тяжело писать вам это письмо, но я должен известить Вас, что вчера Ваш муж, Макар Фёдорович Шелковников, безвременно погиб смертью храбрых на поле боя. Крупный осколок попал ему в поясницу, и он скончался за несколько минут. Похоронили его с воинскими почестями в деревне Емелите Старее на территории Польши. Мы все, его боевые друзья, глубоко соболезнуем об этой тяжёлой утрате. Если мы сможем Вам чем-нибудь помочь, то пишите по адресу: полевая почта 34465-8. С уважением к Вам начальник политотдела артдивизиона гвардии майор Зусманович». 27 августа 1944 года.

   В первые месяцы войны стремительное фашистское наступление ввело в панику часть населения страны, поэтому требовалась большая, кропотливая, разъяснительная работа среди сельчан.

  Необходимо было доказать колхозникам правоту появившегося в военное время лозунга: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» Кроме того, разъяснить сельчанам о предстоящих в военный период трудностях: в работе, в быту.

  Политической массово-разъяснительной работой в Корнилово руководила учительница Вера Арсентьевна Заикина (Осипенко). Она смогла привлечь к агитационной работе директора школы Николая Тихоновича Татарникова, учителя Право–Сосновской школы Екатерину Никифоровну Чевозёрову, Галину Кононовну Ядченко - председателя колхоза «Дружба».

  Агитаторы понимали и чувствовали моральную ответственность за проведение всех политических и хозяйственных мероприятий, проводимых в колхозах. Они часто ходили в бригады во время посевных и уборочных кампаний, выпускали стенгазеты и листовки, писали и приклеивали лозунги, мобилизующие  на успешное выполнение сева, читали статьи из газет и сообщения от Советского информбюро.

   Кроме всего этого, агитаторы бывали на месте работы в поле, проверяли пахоту, боронование, высев пшеницы на гектар, и вообще следили за качеством сева или жатвы.

 

   Весна сорок второго, по всем приметам старожилов, обещала быть ранней.

Все с надеждой ждали благоприятных вестей с передовой. Сельчане часто собирались у сельского совета и обсуждали последние новости с фронта. В один из апрельских дней Николай Сергеевич Солдатов, грамотный мужик, с каким-то загадочным видом, достал из-за голенища сапога аккуратно сложенную газету. Развернул её, положив на колено, провел несколько раз ладошкой и обратился к собравшимся:

- Слыхали, в сердчищу мать, что Гитлера погнали от Москвы. Вот вчерась пришла Путиличёвка (газета «Путь Ильича») и там написано о разгроме немцев под Москвой. Это наши - сибирские робята ему рыло разбили, и он побежал назад от Москвы. Ишь, в сердчищу мать! А то - грозился завтракать на 7 ноября сорок первого в столице, а ужинать сбирался в Новосибирске, вот и позавтракал и поужинал! – закончил свою речь Николай Сергеевич.

Лица колхозников просветлели, они не скрывали радости и улыбки на своих лицах, в их глазах засветилась надежда, надежда на скорую победу.

 

  Но впереди был самый трудный год - 1943. На фронт ушли семнадцатилетние парни, которые в полную силу заменяли мужчин.   Место механизаторов, трактористов и комбайнеров заняли их жёны, сёстры и матери. Пахота и сев, уборка урожая, уход за скотом, заготовка кормов, помимо семейных обязанностей, легли на плечи «хрупких» женщин. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», - отшучивалась женская половина.

    Лишь на некоторых бригадиров тракторных отрядов была наложена «бронь», именно на них возложена ответственность за снабжение фронта продуктами питания . Дали «бронь»: братьям Дмитрию и Ивану Павлюку, Петру Ивановичу Асанову, Ивану Петровичу Червякову.

   Армия забирала машины, трактора, лошадей. Новые поставки техники прекратились, а которая имелась,  нуждалась в основательном ремонте и в запасных частях. Горючее, практически, не выделяли, приходилось работу вести вручную.

     - Ремонтировали трактора при лютой стуже, по сути дела, во дворе МТС, — не назовешь же помещением длинный навес, - рассказывал Дмитрий Александрович Павлюк. - Чтобы установить в разобранном тракторе какую-нибудь деталь, то и дело снимали рукавицы, и тогда пальцы прикипали к седому от мороза металлу. Позже женщины наловчились: присосется палец к подшипнику ли, к клапану ли, к заводной рукоятке, они подышат на него, отогреют, таким образом, и вызволят из ледяного плена.

   А первое время испуганно отдернут руку, и на железяке оставят клочок кожи. Обожжет острая боль и заставит она долго прыгать вокруг разобранной машины,  по-детски трясти пострадавшей рукой в воздухе, либо дуть на пальцы. Иногда всплакнёт женщина, но вновь принимается за дело, что-то ковыряет в тракторных внутренностях, а опыта-то никакого. Сделает, да не так. И всё начинается с начала. По четырнадцать — шестнадцать часов работали женщины на дворе МТС, а придя с работы, надо было позаботиться и о детях.

   - Да, трудное было военное время. Если сейчас весенний сев производят за 12-15 дней, то в войну мы сеяли больше месяца и не потому, что мы не хотели и не могли работать. Главной причиной был недостаток техники, частые простои по причинам поломок и отсутствия запасных частей, – вспоминал тракторист Пётр Иванович Асанов. - Были случаи, из четырех тракторов работал один. Некоторые из них делали простои, можно сказать, из-за пустяка, из-за самой мелочной детали.

     За ней приходилось пешком ходить в МТС прямо с полосы. Это в оба конца - 40 километров. Обуви и одежды не было, а какая была, уже изношена до дыр, заплатка на заплатке. Если приходилось идти летом, да в хорошую погоду, так это еще полбеды, но в дороге часто приходилось испытывать и дождь, и снег, и жару, и мороз.

  - А питание-то, какое было — полкило хлеба, это еще хорошо, иногда было и хуже, после работы приходилось ложиться спать голодными, - продолжал рассказ Дмитрий Александрович Павлюк. - Ничего не поделаешь, время такое было. И мы все понимали, что техника, хлеб, одежда, обувь и лошади нужны в первую очередь для фронта, для победы над врагом.

  Лошади в колхозе были племенные. Отбирали лучших, содержали их отдельно, объезжали и поставляли на фронт для кавалерии.

   Заведующей конефермой в годы войны стала Анастасия Ивановна Дзятко. Это голубоглазая, с густыми русыми волосами девушка. До конефермы она работала сутками , без устали: жала, вязала в снопы, составляя в суслоны. Во время веяния её руки втащило в жнейку, оторвало пальцы на обеих руках. Сложно стало ухаживать за косами, и она их отрезала. Перешла работать на конеферму. Теперь её часто можно было видеть верхом на коне, с короткой мальчишеской причёской. В её обязанности входило следить за подготовкой коней на фронт. Партийная, строгая к себе и другим, она зачастую сама объезжала коней, этому она учила и молодёжь.

    Однажды потребовали от нашего колхоза коня на областные соревнования по верховой езде. Не нашлось смельчака, и тогда Анастасия поехала в седле своим ходом до Новосибирска. Когда прибыла на место, то лошадь не подпустила другого наездника, пришлось Анастасии Дзятко самой участвовать в скачках, и она выиграла заезд. Колхоз получил большую сумму денег, а ей дали приз.

 За годы войны Дзятко награждена медалью «За доблестный труд», но больше всего она ценила медаль за победу на конных скачках.

  В сорок втором году приехали ссыльные калмыки. Обустроились на берегу реки Топкая, построив землянки, часть расселилась по избам корниловцев. Анастасии Дзятко стало легче работать. Калмыки - народ кочевой, с лошадьми умеют обращаться.

   

    План сева был завышен: ни техники, ни  рабочих рук для его выполнения, в колхозе не было. Выход был один: использовать на севе коров, как колхозных, так и индивидуальных. Вот где была нервотрёпка! Тут и слезы, и смех, в особенности при приручении коров к работе.

       Нелегко далось, председателю колхоза, Никите Пафановичу Жаркову, решение о незамедлительном обучении коров ходить в ярме. Животина, почувствовав его на шее, норовила подцепить на рога непосредственного исполнителя решения.

   Женщины вначале восприняли приказ в штыки: как ребятишек без молока оставить? Вся надежда на корову, но пришлось согласиться: без хлеба фронт не оставишь. А сами колхозники хлеба не видели уже давно, на один трудодень получали по 100 граммов мякины.

   С наступлением сенокосной поры, чтобы не тратить время на дорогу, был организован полевой стан в Зыряновке. Над входом - лозунг: «Всё для фронта, всё для победы!».

  Женщины целый день в поле. Усталые, голодные, некоторых от взмаха косы бросало в сторону. Сядут обедать, развяжут узелки, а хлеб не у всех, в основном три–четыре картофелины и забеленный молоком травяной чай.

   Старики и подростки тоже брали в руки косы, грабли, вилы. Дневали и ночевали на лугах, работая по 15 – 18 часов в сутки. Они же выходили и на прополку полей. Неделями были оторваны от дома.

    Однажды, из села приехала учётчица Клава Каменева. Молодёжь окружила её вопросами:

-Что нового в деревне?

- Да, ничего. Всё по-старому, правда, кино привезли «Весёлые ребята».

  Валька Обухова с подругами Манькой Тарасовой, Женькой Кофтун, Шуркой Асановой, а за ними увязались и парни: Степан Процук, Иван Карманов, Владимир Ёлгин - решили сходить вечером посмотреть фильм, переночевать дома, а на утро вернуться в Зыряновку.

  Как стемнело, пустились в дорогу. Зашли в клуб, сидят, смотрят комедию про пастуха – музыканта Костю Потехина. Смеются, забыв на время об изнурительном труде под палящим солнцем, об усталости, о постоянном голоде. На звонкий смех и повернулся в их сторону парторг Маков (списан по ранению). Прервали показ фильма, включили свет, подростков вывели на сцену. Парторг строго, так, спрашивает:

-Как вы здесь оказались? Кто вас отпустил?

- Никто не отпускал, мы сами пришли.

- Значит, вы сбежали, - сделал вывод парторг. Во все времена был фронт и был тыл. Сейчас, когда идёт битва не на жизнь, а на смерть, тыла нет, есть только фронт, и вы - на передовой. Вы сбежали, значит, вы - дезертиры! По законам военного времени знаете, что бывает с дезертирами?

 Беглецы вернулись в Зыряновку, запрягли лошадей и стали собирать снопы и скирдовать их. И так всю ночь, и так до конца войны. Днём жнут, вяжут снопы, ночью скирдуют.

    Организовали красные обозы. Нагружали подводы мешками с зерном, украшали лозунгами и везли на элеватор. Возвращались с песнями, гармошка всегда находилась при них.

  Зимой - молотьба, переработка семян. Это – днями. А поздними вечерами делали пельмени, вязали рукавицы и носки, вышивали кисеты - и всё отправляли на фронт.

Картофель – «второй хлеб». Всем селом выходили на его посадку, прополку и копку. Александра Васильевна Лебедева вспоминала это время:

- До самых сумерек сажали картофель. Он был мелкий, «с горох». Валя Обухова бойкая, работящая девушка, но, видно, очень устала, взяла и с полведра картошки высыпала в одну лунку. Кто-то заметил и доложил председателю. Наутро, приехал уполномоченный из райцентра, и Валентине грозила тюрьма. Хорошо, что все сельчане за неё заступились, куда же без неё, она всегда в работе первая. И на этот раз простили её.

   Зимними вечерами картофель готовили для отправки на фронт. Сначала его варили в «мундире», затем высушивали в русской печи, так он долго хранился. Каждая семья старалась, как можно больше насушить картофеля.

   Один раз в месяц сельчане приходили к почтальону К. И. Ёлгину и приносили посылки, обшитые белой материей, на которой химическим карандашом корявыми буквами было написано: «В действующую армию». Кроме картофеля в них вкладывали теплые варежки, шерстяные носки, вышитые на память носовые платки и кисеты, табак и незамысловатое домашнее печенье. Им, конечно, не накормишь солдата, но как приятно получить такую посылочку, напоминающую о доме, о родных и близких.

  Да, и посылать посылки было приятно. Ведь их получали только живые. И каждый, кто посылал её, с малой долей вероятности надеялся, а вдруг, которую он послал, получит родной человек.

   Такие дни и для Корнея Ильича были праздниками. В этот день все были с ним приветливы, а он давал обещание довезти до Болотного всё в целости и сохранности. На другой день, получив подводу в колхозе, Корней Ильич грузил эти посылки и вез в район.

   В 1943 году правительство призвало помочь освобожденным районам от фашистов. И на этот призыв откликнулись труженики колхоза «Вперёд». По данным районной газеты «Путь Ильича» от 13 мая 1943 года: «В помощь освобожденным районам колхозники засеяли дополнительные гектары зерновыми культурами. Всего по Корниловскому сельсовету посеяно 12 гектаров зерновых, выделено 6 голов крупного рогатого скота, одна свинья, одна овца».

 Лесозаготовка. Лес был необходим фронту, его использовали для изготовления ружейных болванок, при строительстве железной дороги, делали лыжи для воинских частей.

  Лесозаготовители уезжали в тайгу на неделю, а иногда задерживались дольше, пока не выполнят план. Эта работа требовала огромных физических сил. Председатель колхоза Жарков понимал это и распорядился выдать муку и мясо с колхозных складов.

   Баба Матрёна готовила им обеды. Долго вспоминали в селе случай и при любом случае подшучивали: «не посмаковать ли?!»

   Как то вернулись заготовители из леса в жарко натопленную избу бабки Матрёны. На улице мороз за минус сорок градусов, промерзли до «костей». Голодный желудок «откликнулся бурчанием» на запах борща, идущего тонкой струйкой от чашек и заполонившего всё пространство избы - пятистенки. Смыли грязь с рук, перекрестились на образа в красном углу и присели на лавки к столу. Сидят, ждут, как обычно приглашения от хозяйки: «Кушайте на здоровьице!», но вместо этого услышали:

-Ай, ай, вот-то старая, а борщ-то я подзабыла посмаковать!

Берет чесночные зубчики, ловко забрасывает в рот, пожевала, пожевала, в руку сплюнула и быстро по чашкам с борщом разбросала.

- Ну, вот тяперя, увсё упорядке, кушайте на здоровьице!

Мужики, с минуту от всего увиденного, не могли прийти в себя. Но, как говорится, «голод не тётка», набросились на еду, только слышен стук ложек о чашки. Минут за пять всё смели, и крошки хлеба рукой в ладошку и ловко забросив в рот, встали, перекрестились на образа и поблагодарив хозяйку и снова отправились в лес.

   После этого случая каждый раз, входя в избу лесозаготовители, смеясь, спрашивали: «Ну, что бабка Матрёна похлёбка ядрена, не забыла посмаковать?»

   Запомнился сельчанам и другой случай, произошедший в 1944 году. Колхозницы Можейко Анна Петровна и Василькова Анна Семёновна были посланы правлением колхоза на лесозаготовки, но самовольно покинули работу, дома дети одни остались.

   Народный суд с выездом на место рассмотрел дела обвиняемых в дезертирстве с лесозаготовок и приговорил Можейко к трём годам лишения свободы, а Василькову к двум с половиной годам с заключением под стражу.

   Времена, конечно, были суровые, есть только фронт: не выполнишь план, ответишь по всей строгости закона и никто не обратил внимания, что у каждой женщины по пятеро детей.

   Долгими зимними вечерами собирались сельчане у вдовы Надежды Бескостовой, муж у неё погиб в первые дни войны. Женщины солили на зиму творог, прессовали его в кадушки и заливали маслом.

    Пряли, вязали для солдат носки, рукавицы, сушили картофель, собирали посылки на фронт.

  Подруги Аксинья Домрачева, Анна Котова, Мария Процук своими звучными, красивыми голосами выводили: «…всё равно любимая моя, расцветёт черёмуха…» Пели слажено, на три голоса и плыла песня, и слышались в их голосе грусть, нежность, невысказанная любовь к мужу, сыну, любимому человеку.

    Только зимой молодёжь могла себе позволить посмотреть в клубе немое кино. Екатерина Ревьюк, заведующая избой – читальной, читала субтитры. Проходили в клубе и вечеринки. Молодёжь танцевала под гармошку, балалайку, бубен.

    Из сводок Совинформбюро, из почтовых штемпелей на солдатских треугольниках было ясно, что война заканчивалась.

  Сильно обеднело Корнилово за годы войны: без хозяйского догляда покосились избы, заборы и навесы пошли на дрова. Мужиков моложе сорока пяти лет и парней старше восемнадцати в селе не осталось. Уже в нескольких десятках семей оплакивали близких, погибших на фронте, уже не одна солдатка маялась бессонными ночами: «пропал без вести», не значит, убит… есть надежда – вернётся...»

 Во всем чувствовалось приближение Победы и в настроении людей, и в обновлении природы.

  В сорок пятом весна была дружная, яркая. В низких и тенистых местах под кустами черёмухи еще лежал снег, но на гибких побегах берёз уже висели серёжки, и гора Галька желтела пятаки мать-мачехи.

  Сельчане ждали победу, которая была так близка, что даже Первомай праздновали как предвестник окончания войны.

Учащиеся Корниловской начальной школы разучивали стихотворения, песни, готовили танцевальные номера.

  В первый день мая погода установилась как по заказу. Солнце уже поднялось, и молодой день наливался теплом, сияя голубизной неба, звенел разноголосием птиц. Сельчане потянулись в сельский клуб на концерт художественной самодеятельности.

  Все, а особенно дети, принарядились в лучшие наряды. Ученики, как и в будний день, потянулись в школу. Но сегодня у них в руках были не портфели и сумки, а миски с ложками.

 Правление колхоза устраивало праздничный завтрак. Такие завтраки были три раза в году: на 7 ноября, Новый год и Первомай. Каждый ученик получал миску супа с шанежкой.

   После завтрака ученики с учителями поспешили в сельский клуб. Те, кто не видел школьный концерт художественной самодеятельности, не может представить себе того ребячьего порыва и энтузиазма, волнения и страха, которые были у маленьких полуголодных артистов.

 Концерт открыла танцевальная группа. Их сменяет юный декламатор – Иннокентий Шелковников. Он впервые на сцене. На него устремлены сотни ждущих глаз. А он от волнения забыл текст. И весь зал начинает подсказывать ему, потому что все знают это стихотворение. И никто не смеётся, все переживают вместе с ним. Но вот он вспомнил слова о Первомае и послал их в зал своим ломким от волнения голосом, и зал принял их и наградой ему был шквал аплодисментов за мужество, за то, что победил себя, за стихотворение о Первомае.

  На сцене хор. Дети поют, поют песню, которую знает любой советский человек. Но громче всех звучит голос Миши Шинкарюка: «Утро красит нежным светом, Стены древнего Кремля». И хотя никто из собравшихся, ни разу не видел Кремля, это не уменьшало значимости песни. Они представляли себе этот Кремль, освещенный восходящим утренним солнцем. Они знали, что этот Кремль спасли от фашистов их отцы и старшие братья, и от этого песня приобретала ещё большую значимость: «Страна моя, Москва моя, Ты самая любимая!»

  И когда песня закончилась, зрители, какое–то время сидели притихшие, а затем раздались аплодисменты. Это были аплодисменты песне, её исполнителям, любимой столице, близкой победе. Счастье и радость пусть хотя бы на минуту пришло к сельчанам.

   Концерт закончился, никто не спешил расходиться по домам. Сельчане стояли возле клуба, делились впечатлениями от выступления детей, обсуждали свежие новости с фронта. И столько радости и надежды было на лицах этих людей, что верилось - Победа близка.

  Утро 9 мая 1945 года было обычным для жителей Корнилова. Они встали, чтобы идти на работу. На дворах петухи устроили привычную перекличку, мычали коровы, хозяйки гремели подойниками.

Необычным день стал в девять часов утра, когда председатель колхоза получил телефонограмму из райкома об окончании войны.

  Весть о победе с быстротой молнии разлетелась по селу. И потянулись люди к сельсовету. Видя людскую суету, носились собаки, «топотала», бегавшая стайками ребятня.

 Среди детей выделялась девочка лет восьми Рая Поломошнова, на ней надето красивое красное платье из шёлка, с большими карманами, а на карманах - белые пуговицы. Позже Раиса Васильевна вспоминала: «Накануне друзья погибшего мужа тёти Антонины Шелковниковой прислали посылку, в которой кроме этого платья был военный билет её мужа, простреленный пулей...

   Когда мы подошли к сельсовету, я увидела собравшихся односельчан. Все они плакали! Меня в то время это очень удивило: победа, солнце ярко светит, и никто даже не обратил внимания на моё красивое платьице!»

  У сельского совета собралась огромная толпа. Люди удивлялись, что их еще так много в селе. Митинг открыл председатель колхоза Никита Пафанович Жарков, который поздравил всех собравшихся с радостным, долгожданным событием.

 Затем выступал гость – уполномоченный который, от имени райкома партии, обращаясь к колхозникам, сказал: «Мы должны помнить, что закончилась одна война - кровавая битва с врагом, но нас ждет впереди другая битва — восстановление разрушенного войной хозяйства. И эту битву мы должны выиграть за четыре-пять лет. Нам будет трудно, но это трудности мирного созидательного труда. И мы преодолеем их во имя тех, кто не вернулся с войны, во имя наших детей».

    Митинг закончился, но люди не хотели расходиться. Заиграла гармошка Алексея Федоровича Ёлгина (Лешка Безногий), ударил по струнам балалаечник, его брат Павел Федорович. И стар, и млад пустились в пляс.

 От долгой игры пальцы уже не гнулись, и братья всё чаще останавливались и просили перерыва на отдых.

   Многие плясали со слезами на глазах. То одна, то другая женщина, зарыдав, выходила из круга, но немного успокоившись, возвращалась вновь.

   Наконец общее веселье пошло на убыль. Всех пригласили в сельский клуб, где прошло собрание. Председатель колхоза устроил праздничный ужин с мясным борщом и гречневой кашей. Гулянье продолжалось до утра так, что многие, не переодеваясь, отправлялись на работу. Продолжался сев, и продолжалась жизнь…

  День 9 мая сорок пятого. Его помнят и те, кто сражался лицом к лицу с ненавистным врагом, и те, кто работал, не зная устали в тылу. Его помнят дети, о нем будут помнить внуки и правнуки тех, кому выпала тяжёлая судьба времён Великой Отечественной войны. Это праздник радости и горя. Радости - победы и горя - утрат.

    Мы должны понять, что Победа, её история и люди, делавшие эту победу и эту историю, должны жить в народной памяти, и эта память должна передаваться по наследству.

 Главное – всё записать и сохранить. Память должна простираться далеко во времени, она – вечна!