Эта история произошла очень давно. Мне исполнилось пять лет, когда мы с отцом отправились в большое путешествие. Отец мой был родом из деревни Арынцасс. Но прежде нужно было добраться до Голопупова – так когда-то называлось Венгерово. Он и потом часто смеялся, говорил: «Мы – Голопуповские порох нюхали, в жизни разбираемся»!

Поводом того путешествия, видимо, и было навестить своих родственников, родные места и, конечно, похвастаться мною — сыном, наследником.

Сначала мы ехали поездом из Новосибирска до станции Чаны, потом автобусом по беспощадной дороге до Венгерова, потом в грузовике по еще более жестокой дороге до Шипицина. От Шипицина шли пешком, мы шли едва ли не целый день, устал я страшенно. Помню, за ради минут самого короткого отдыха я, точно собачка, обгонял отца, устраивался в сырой и не тронутой весенним солнцем траве и прислушивался к размеренному ходу отцовских шагов. Отец нёс большой фанерный чемодан с подарками.

В неизвестной мне деревне оказалось много родственников, здесь я ночевал сладко в перинной постели, а утром нам выделили смиренную лошадку, запряженную в телегу, и оставшиеся километры до Арынцасса я уже нежился на подстилке из тёплого и душистого сена, разглядывая, как железный обод тележного колеса выдавливает глубокий след на сырой дороге. Иногда моё внимание и нос, исколотый пыльными травинками, привлекал чемодан, в котором — это я знал в точности — содержались жестяная баночка с разноцветными монпансье и целый и круглый килограмм конфет, обёрнутых плотною бумагой. Эти карамельки тоже были крохотными, наподобие подушечек, присыпанных сахаром. Однако, были покрупнее бомбошек из монпансье и, что самое важное, содержали в себе малую толику повидла, при одном только виде которого не только сопливая девчушка, но и самая крепкая баба складывала оружие и делалась покладистой. Потому и называли эти подушечки «дунькина радость».

Дорогу нам преградила река. Умеренная и тихая летом, весной река превратилась в глубокий и мутный поток. Тяжелые вешние воды заполнили все русло чуть ли не до краев и так, что верхние веточки ивушек едва возвышались над водой. Отец приструнил лошадь, прогулялся по вязкому берегу, но места, подходящего для переправы, так и не обнаружил.

Раздевался отец долго, сосредоточенно, теперь-то я понимаю, что он продумывал переправу, а тогда мне было страшно и хотелось, чтобы мы поскорее переправились и всё было бы уже позади. Отец стянул комок своей одежды ремнём и, разбежавшись, перекинул его на другой берег.

— Ну, сынок, держись, поехали, — решился он и, аккуратно подёрнув поводьями, повёл лошадку к реке.

Лошадь всё глубже заходила в воду, она похрапывала, идти не хотела, но отец уверенно держал поводья и ласково приговаривал:

— Давай, давай, милая, полегонечку.

Но вот он поплыл рядом с лошадью, а у той вода готова была уже сомкнуться над спиной, как она, вдруг зацепившись за дно, начала подниматься. А в телеге, в которой сидел я, появилась вода, чемодан всплыл и начал дрейфовать к краю. Я схватился за чемодан, и меня потянуло из телеги. Но отец уже был на берегу, помогал лошади подняться на крутой берег ручья. Он обернулся и закричал:

— Держись! Держись за телегу! Отпусти чемодан!

Правой рукой я ухватился за край телеги, а левой — упрямо тянул чемодан к себе. Мне кажется, я выл от страха, но чемодан так и не согласился отпустить.

Когда мы были уже наверху, отец переодел меня в свою сухую одежду, уложил в телегу. Он остался в нижнем белье и сапогах, пошёл рядом и всё выговаривал мне:

— Сынок, не нужно держаться за чемодан. Дело пустое, утянет, и — поминай как звали. Чемодан-то можно новый купить, а тебя не купишь. Булькнул бы в воду с этим добром, и как тебя потом выловишь в такой мутине...

А я был доволен. Отец бежал рядом с лошадью, я захрустел «дунькиной радостью», и дразнящий аромат ванильного сахара, запахи сырой дороги и сена наконец сошлись в столь желанное для меня представление о счастливой жизни.

Я был слишком мал и впечатлителен, чтобы запомнить названия деревень и рек, через которые мы переправлялись, я не помню, что и кого мы застали на папиной родине в деревне Арынцасс. Только глядя на карту из космоса, я удивился той схожести, в памяти, будто фотокарточка запечатлелась широкая улица, убегающая по слабому склону вниз, а там - берег обрывистый и манящий сверкающей водяной чешуей реки Арынцасс. Понимаете? Я застал деревню живой, ее единственную улицу, пятистенки и дома крестовые добротные. И совсем уже взрослым, вспоминая самые яркие моменты этого путешествия, я сделал два вывода:

Нельзя жить только надеждами на будущее, нельзя чувствовать себя слабым. Нужно быть сильным и уметь бороться за своё счастье, которое питается в том числе и духовной самодостаточностью, и материальным достатком. Нужно уметь крепко держать ручку своего чемодана и не выпускать его из рук.

А второй вывод скрыт в словах отца, о том, что бывает невозможно удержать вожделенное и нажитое — нужно иметь силы оставить всё это с тем, чтобы не погибнуть посреди собственного упрямства и алчности. Соблюдая это бесхитростное, но крайне опасное равновесие — «держать и отпускать», — возможно счастливо прожить это удивительное п утешествие на телеге средь бескрайнего простора, которое и называется жизнью.