В январе сорок второго года наши войска форсировали Волгу возле деревни Кокошино и окружали Ржев полукольцом.

Шли по скрипучему снегу сибиряки и уральцы разведчики 348-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Люхтикова. Вел их политрук Замашной Максим Федорович, знатный хлебороб из деревни Журавка, что раскинулась в Кулундинских степях Новосибирской области. Как только увидел политрук деревню Зыбино, вспомнил свою родную. Уж больно схожи они: аккуратные домики с палисадниками, со скворечниками на ветлах и березах, с колодезными журавлями.

«Ах, Журавка, Журавка! – думал Максим Федорович. – Умеют же люди придумывать родным местам красивые названия». Шли по скрипучему снегу в дубленках разведчики. Шли освободители. Но почему молчат немцы? Видимо решили оставить деревню без боя.

Всё выяснилось потом, как только разведчики стали подходить к околице. Вдоль пустой и длинной улице бешено захлестали пулеметные очереди. Разведчики залегли по-пластунски перебрались к домам. Под прикрытием их пошли на пулемет. Увидели, что с чердака крайнего дома, стоявшего на отшибе, засада гитлеровцев ведет огонь. Тут подошел стрелковый батальон. Комбат сказал Замашному: «А мы их сейчас подожжем. Найди керосин!»

Появившаяся на улице старуха остановила:

– Спаси Бог вас, детушки. Не дам. Там в подполье вся семья Ермаковых закрыта. Анисья и семеро ребят. Вторые сутки сидят ни евши, ни пивши.

– Надо спасти людей. Кто пойдет? – спросил комбат Замашного.

– Разрешите мне и лейтенанту.

Замашной и лейтенант Леша уже у завалинки дома. Леша разбивает автоматом окно, влезает в дом.

В окно Замашному передает детей и мать, чиркает спичкой. Ухает из-за соседнего дома пушка, умолкает чердак, куда уже пробирается дым. В это минутное затишье Максим с ребятами перебегает в опасное место, а Леша не успевает. Раненный в руку, он падает в снег и ползет, оставляя кровавый след. К ним бросается Замашной, пуля срывает шапку, царапнув по голове. Раненых отвели в дом Ивановых, забинтовали.

Комбат и политрук из-за забора наблюдали, как автоматчики подсекали оставленных в засаде фашистов, выпрыгивавших из кухни во двор. Рухнула крыша, вихрь искр взметнула вверх. Умолкла стрельба.

– А теперь от уголька можно прикурить, – сказал комбату Замашной и, доставая кисет, вышел из укрытия. Из сарая, тоже охваченного огнем, вдруг раздался пистолетный выстрел. Последний гитлеровец послал последнюю пулю в Замашного. Пуля попала в сердце.

Бойцы сделали гроб. Похоронили на берегу Кокши, на огороде Анны Соколовой вместе с ее сыном Колей и девочкой Аленкой Ивановой».

На могилу отца приезжала из Бийска Алтайского края и младшая дочь Валентина с мужем и двумя детьми. Потом она написала: «…Мне было два года, когда отец ушел на фронт. Мне рассказывали о нем как о честном, трудолюбивом человеке. Трудно было нам без него. Пришлось продать мотоцикл, которым премировали папу. Теперь знаю, где воевал и погиб он. И мне хочется, чтобы мои дети, дети всех матерей всегда были рядом со своими папами, чтобы никогда не знали горького детства, которые испытали мы….».

В 1968 году Замашного Максима Федоровича перезахоронили в братскую могилу.