В детстве я никогда не ходила в детский садик. С началом рабочего дня мама отводила меня к бабе Тане и целый день мы были неразлучны. Много смешных и казусных историй случалось у нас за это время. Запомнилось мне, как однажды после обеда мы с бабой Таней легли отдохнуть на её большой русской печи. Надо сказать, эта печь была очень уютной и постоянно тёплой, потому что всегда протапливалась независимо от времени года. Ну, вот, забрались мы на эту печку. Замечу, что баба Таня, несмотря на 78 лет, весьма проворно карабкалась по приступкам и сию же минуту оказывалась на полатях.

Спать среди белого дня мне, конечно, не хотелось, и я досаждала бабушку чтением детских книжек. Не прочитав и полстраницы, бабушка засыпала. И тут начиналось самое интересное…

Игрушек у бабы не было, и приходилось играть самыми обыкновенными вещами. На печи, например, лежал тряпичный мешок с шерстяными носками, а по кирпичным приступкам была расставлена всякая хозяйственная утварь: кастрюли, сковороды, и т.д. И вот, бывало, гремела я алюминиевой посудой, воображая, что штопаный носок это блин, и он жарится на раскалённой сковородке. Баба Таня ворчала, конечно, но играть не запрещала. А когда надоедало это занятие, я принималась ходить по печи (высота потолков то время позволяла мне выпрямиться во весь рост), разглядывая развешенные на стенах разные мешочки с травами от всяких хворей, высохшие куриные крылья, лук в капроновых чулках, большие коробки со спичками, тяжёлый железный лист с выжженной сваркой надписью «баба Таня».

Больше всего меня манила широкая деревянная полка, именуемая голбцом. Но пространство между печью и голбцом было, как мне тогда казалось, очень большим. Баба Таня постоянно предупреждала, чтобы я «думать об этом даже и не смела», но на этот раз я решилась перешагнуть «страшную бездну». Сначала, конечно я удостоверилась, что баба спит крепко, и, как кошка, прыгнула на полку, и загремели стоявшие на ней тазы и вёдра, а я, несмотря на свою прыткость, не успела за что-нибудь схватиться, и вместе с этой утварью полетела вниз. Баба, спросонья ничего не понимая, так и подскочила на месте. Раздался мой рёв, и бабушка, кляня неслыханными мною словами всевышних, быстро слезла с печи. Она доставала конфеты и яблоки, целовала и гладила меня по голове, сухоньким кулачком стучала по выбеленному боку печи, словно та была виновата в моём несчастье…

Да уж... И не столько сильным был мой ушиб, намного сильнее сейчас ноет сердце от моих тёплых воспоминаний..

Была и такая история. Жил у бабы Тани во дворе ручной поросёнок по кличке Борька. В бабкиной ограде росла мягкая трава, поэтому большой нужды выпускать его на улицу не было. И с утра до вечера Борька важно лежал на солнышке, иногда лениво приоткрывая глаза на кукарекавшего петуха. Бабушка, когда ходила кормить кур, никогда не забывала почесать ему зажиревшие бока. Забавно было наблюдать, как Борька с довольным похрюкиванием ложился у бабушкиных ног и от блаженства вилял своим завитушным хвостом, словно старый верный пёс.

К осени Борька стал привычным закормленным боровом, и бабушка, долго не поддаваясь на уговоры сдать его на мясо, всё-таки решила распрощаться со своим «поросёнком». В один тихий осенний вечер приехала большая машина, и нашего Борьку загнали в решетчатый контейнер. Боров со страху носился по этой клетке, дико хрюкая и пуская белую пену изо рта.

«Не привык мой Боренька, чтоб с ним, как со свиньёй обращались». — вздохнула бабушка, и, не вытерпев такого прощания побрела в избу. Мне было очень жаль Борьку, а ещё больше бабушку. Я догнала её и посмотрела ей в лицо. По дряблым щекам катились крупные слёзы. Мне вдруг стало так грустно, что я прижалась к ней и сама ни с того, ни с сего заплакала. Только потом, в избе, баба опомнилась, и, ругая то себя, то меня, принялась за какое- то дело.

А вот ещё одна история, за которую мне до сих пор неловко, да и что там, – стыдно.

Иногда мне надоедало сидеть у бабушки, и мы вместе с ней ходили к нам домой играть в куклы или смотреть мультфильмы. Я никогда не забуду, как мы с ней сели обедать. Я ела мамины пироги оставила после себя много крошек. И когда пришло время убирать за собой стол, я взяла тряпку и хотела было смахнуть эти крошки.

Но баба остановила мою руку и вскрикнула: «Что ты творишь!».

Я опешила.

– Смети в руку и съешь! – сказала она.

– Вот это? – улыбнувшись, сказала я.

Как она рассердилась!

«Да ты же не знаешь, как я за эти крошки свою спину гнула. Я же ещё под стол пешком ходила, а работала, как вол!» – кричала она.

И мне вдруг стало так стыдно, что я аккуратно смела крошки в ладонь и съела всё до капельки. Баба Таня вышла из кухни, тихо села в кресло. Несколько минут мы сидели молча, и у неё едва заметно тряслись сжатые губы. А я и не знала, как с ней заговорить и о чём.

Баба Таня умерла осенью после тяжёлой болезни. Я не смогла быть на её похоронах, как и не смогла поговорить с ней в последний раз. Зато потом ходила в старый дом, где беззаботно и весело пролетело моё детство. Многое там изменилось, не та обстановка, а главное, что заставило моё сердце шевельнуться, это пустое место в избе, где стояла большая печь.

– Мешала она, вот и решили разобрать, – объяснили новые хозяева дома .

Я киваю головой и вдруг замечаю припёртый к стене железный лист.

– Можно посмотреть? – спрашиваю.

Хозяева соглашаются.

Я отодвигаю лист и рукой осторожно стряхиваю пыль, словно боясь, что её здесь не будет. … Нет, вот она, чётко выжженная надпись – «баба Таня».

Мария Михайловна Ядрышникова