Давно закончилась война – часть истории нашей страны. Всё меньше остаётся свидетелей того времени. Поэтому особенно ценны для нас их воспоминания. Елисеенко Александре Егоровне в 1941 году было 10 лет и жила она в деревне Николаевка нашего района. Я встретилась с ней и записала её рассказ.

     - Мне хорошо запомнились проводы односельчан на фронт. День был жаркий по-летнему, хотя это было 11 сентября 1941 года. С гармошкой шли новобранцы на край деревни, говорили, что разобьют немцев и скоро придут домой. Шофёр Филиппенко Филипп уезжал на фронт на колхозной машине. Она называлась «полуторкой». Нашего отца, Куксенко Егора Марковича, провожали наша мать и мы, пятеро ребятишек. Отец обнял нас всех и просил маму, чтобы она нас берегла. Мы, конечно, плакали. Потом с сестрой Лидией пошли домой. Вдруг хлынул ливень. И так, мокрые от слёз и дождя, мы прибежали домой. А дома без отца стало скучно и тоскливо.

    Ушли на фронт молодые мужчины и остались в деревне Гебель Александр Андреевич, Лобковский Алексей Павлович, Авдеенко Степан Николаевич, Дворник Александр Иванович, Авдеенко Михаил Никифорович и другие не годные к воинской службе по возрасту мужчины. 

Маму, Александру Абрамовну, назначили бригадиром в нашем колхозе «15 лет Октября». Была она высокой и сильной, умела и командовать, и работать. Целыми днями пропадала мама на колхозной работе. Всё было на женских плечах и руках: коровы, пахота, уборка урожая, рытьё силосных ям, заготовка дров и сена. В бригаде остался один трактор «ХТЗ», (Харьковский тракторный завод). Его приняла Степанченко (Бушунова) Клавдия Афанасьевна.

    Стали помогать взрослым и мы, подростки.

    Летняя пора - сенокосная. В бочках на покос воду не возили: быстро нагреется. Мы, девчонки: Юрьева Рая, Корнюшова Валя, Елисеенко Зоя, Челгунова Вера и другие, носили воду на покос в вёдрах. Наберём её из колодца и несём, стараемся по пути не расплескать. А ещё нужно прополоть поля пшеницы, ржи, ячменя. Занозы от осота на ладонях, кусают пауты, комары, слепни, но мы не ноем. Мальчишки-подростки Бодаевский Николай, Соловцов Михаил, Дворник Иван помогают сено косить и убирать. 

А с лета 1943 года я подвозила копны сена к стогу. Делалась эта работа на быках. Бык по кличке Гармонист был послушным, зато другой мог в лес убежать или на речку... 

В те годы, когда сена накашивалось мало, приходилось резать кочки на болоте.

    Во время сенокоса, пахоты и уборки колхозники жили не дома, а на кульстанах. Это дом из двух комнат, в одной живут женщины, а в другой – мужчины. Авдеенко Ульяна готовила, часто это был горох.

     Осенью страда другая – уборочная. Женщины жали серпами пшеницу, рожь, ячмень. Передовой жницей была Кулешова Ёвга. А мы идём вязать снопы и ставить их в суслоны. В каждом суслоне семь снопов стоймя, а восьмой – наверху. Работаем наперегонки, хотя стерня ноги колет и есть хочется. А если нас ещё похвалит председатель колхоза Михаил Яковлевич Нагаев, мы стараемся ещё пуще. Чтобы не пропало ни зёрнышка, школьники с учительницей Клецковой Ниной Ивановной собирали колоски на поле. 

Вечером мы делали уроки возле бутылки с керосином, в которую опускали скрученные фитильки из льна или конопли через пробку из картошки, надетую на горлышко. «Лампа» наша коптила, но светила...

      В войну огороды вскапывали лопатой, боронили деревянными граблями. Картошкой засаживали до сорока соток. Но клубни были мелкие, как мы говорили, «с куропачиное яйцо», и часто картошки еле-еле хватало до весны. Вкусными для нас были картошка-нелупка (то есть сваренная в «мундирах»), а к ней маленький кусочек хлеба, политый рыжиковым маслом и посыпанный солью.

       У каждого хозяина был посеян подсолнечник по краям и в середине огорода. Осенью головки подсолнечника (мы их называли котелками) срезали и специальной лопаточкой выбивали семена. Потом их сушили, сначала на солнце, а затем – в печке.

    Когда вырастал рогоз на болоте, мы, подружки, Челгунова Вера, Игнатенко Вера, Бушунова Надя с котомками за плечами шли срезать его. Заходили в воду по пояс, вырывали рогоз, зелёную часть отрезали и выбрасывали, а белую, которую можно есть, складывали в котомки.

    Ходили мы в лаптях из тальниковой коры. Их плёл дедушка Жовнер, за работу ему платили молоком. В сырую погоду в лаптях ходили дольше, а в сухую они просто ломались. 

Ткала наша бабушка из конопляной пеньки на домашнем ткацком станке, который назывался кроснами, полотно. Оно получалось колючее, но прочное. Был со мной такой случай. Как-то весной мы с двоюродной сестрой Раей рвали с грядки морковь. А она ещё и не выросла, толщиной всего с карандашик. Бабушка увидела, заругалась, взяла в руку прут. Сестра быстро убежала через калитку, а я полезла через плетень, зацепилась за кол своей холщовой рубашкой и повисла. Рвалась я, рвалась, но рубашка выдержала. И бабушка меня, конечно, наказала!..

   Водопровода в те годы не было. Воду зимой получали так. Шли на озеро, долбили лёд и на санках привозили его домой, там он оттаивал. Во льду выдалбливались узкие проруби длиной до 2 метров, чтобы поить скотину. Полоскали бельё в маленьких прорубях (пельках по-нашему). 

Мыла тоже не было, заваривали кипятком золу, получали щёлок для стирки и мытья.

    

   В последнюю военную зиму я ездила в урман заготавливать лес. В другое время года туда не проехать из-за болот. Женщины постарше пилили деревья ручной пилой, а мы срубали сучья. С собой брали колобки - лепёшки замороженного картофеля. Эти колобки разогревали на костре и ели.

      Лошадей в колхозе не хватало. Главное тягло - быки. На них пахали, боронили, вывозили навоз. К весне они слабеют, в борозде падают, да и у нас ноги заплетаются. Стали запрягать кормилиц-коров. Одели и мы на нашу Пеструху ярмо да запрягли в саночки, которые сделал Авдеенко Михаил Никифорович. Привозили на коровке полутораметровые сырые брёвна, дома их пилили ручной пилой, сушили возле железной печки (грубки по-нашему). 

   До войны возле деревни росла большая берёзовая роща. За время войны её всю вырубили. Зимой ночью страшно было на улицу выйти: волки воют. Таскали они овец, телят и собак. У нас был Полкан, злой очень. Но однажды утром мы нашли от него только шерсть на огороде...

     За работу в колхозе начислялись трудодни-палочки. Отработаешь день, бригадир в тетрадке поставит палочку. В конце месяца и в конце года палочки подсчитывались и по результатам выдавалось немного зерна. И только после войны на трудодень стали выдавать по 2 или 3 копейки.

   В каждом доме были жернова, на которых перемалывалось зерно.

Жернова - это две деревянные чурки с набитыми на них чугунными осколками. На верхней чурке ещё и отверстие, куда сыпали зерно, и ручка, которую крутили. Сыплем зерно в отверстие и крутим ручку, получается сечка, из которой можно варить кашу.

   Тяжело было детям в войну. Много их умирало от кори и скарлатины. 

Мы так ждали весну! Тогда вырастала первая зелень, которую можно есть - щавель, полевой лук, медуница, крапива. Потом и лебеда подрастала. Разоряли гнёзда сорок, ворон. 

Лакомством был жмых. Чтобы не так сильно хотелось есть, мы его постоянно жевали. 

  Я часто вспоминала отца. Мечтала, что придёт он с войны и пожалеет, обнимет. И не надо будет мне вставать рано на колхозную работу. Но в апреле 1942 года наша семья получила похоронку. Наш отец погиб и похоронен в деревне Вяжи Орловской области.

   

   В детстве я мечтала стать врачом. Порежется кто-нибудь из подружек, палец занозит - я тут как. И ранку промою, и подорожник приложу, и занозу вытащу. Но я рано стала работать и училась в школе всего четыре года.

Не будь этой проклятой войны – моя мечта осуществилась бы...

    Запомнился день Победы. Все пошли в клуб. Василий Нагаёв играл на гармони. Плясали, пели песни и плакали. Плакали от радости, что кончилась война, и от боли за тех, кто погиб.

    

Как и тысячи её сверстников, своим трудом Александра Егоровна Елисеенко приближала победный день. Среди многочисленных её наград - медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».